Наставники. Коридоры власти(Романы)

Сноу Чарльз Перси

— Мы спешили выбраться из тупика, — стараясь притушить ссору, проговорил Браун. — Нам ведь надо как можно скорей подготовиться к выборам, потому что мы не знаем, сколько у нас осталось времени.

— Это еще не значит, что нами можно помыкать, будто мы слуги, — сказал Джего.

— А с каких это пор слугам предлагают голосовать друг за друга на выборах руководителя колледжа? — спросил Винслоу.

Но ярость Джего уже поутихла. Его бледное лицо стало спокойней, морщины разгладились.

— Вы пользуетесь моим положением кандидата, — глянув на Винслоу,

проговорил он. — Над кандидатом очень удобно насмехаться. Он не может отплатить вам той же монетой. Ему приходится терпеть любые насмешки. Я вижу теперь, что глупец, который претендует на административную должность, заслуживает всяческого презрения…

Винслоу промолчал, остальные тоже. Кроуфорд бесстрастно попыхивал сигарой, но на него никто не обращал внимания. Все смотрели на Джего.

— Вы преподали мне хороший урок, — добавил он. — На выборах я буду голосовать за Кроуфорда.

Когда мы собрались уходить, он негромко сказал Кристлу:

— Мне надо с вами поговорить — с вами, с Брауном и с Элиотом.

— Ну, так давайте здесь и поговорим, — отозвался Кристл.

Через несколько минут наши противники ушли, а мы остались в профессорской — кандидат в ректоры Пол Джего и трое его сторонников.

— Вы должны были меня предупредить, — упрекнул нас Джего. Он сдерживался, но я видел, что в нем опять закипает злость.

— Я предупредил вас, как только мы обо всем условились, — сказал Браун.

— Вы должны были предупредить меня заранее. Еще до того… до того, как вы условились.

— Почему, собственно, мы были должны? — холодно спросил его Кристл.

— Ну, когда узнаёшь, что твои сторонники вступают за твоей спиной в переговоры…

— Мы вели переговоры о будущем колледжа, а не о вас, — решительно перебил его Кристл.

— Должен вам заметить, — так же решительно проговорил Джего, — что я не привык действовать по чужой указке. И считаю, что мои сторонники, решив диктовать мне свою волю, должны были предупредить меня об этом заранее.

— Может быть, внешние обстоятельства сложились и не слишком удачно, — вмешался Браун, — но сейчас мы все, по-моему, как-то утратили чувство реальности. Не забывайте, Джего, что мы добились серьезного успеха. Цыплят, конечно, по осени считают, но у вас не было такого устойчивого положения с тех самых пор, как мы потеряли Найтингейла. А теперь вы опять потенциально располагаете абсолютным большинством, и главная наша задача — сохранить его до выборов.

— Ни для кого не секрет, — добавил Браун, — что этим успехом вы обязаны исключительно декану. Или, говоря иначе, никто, кроме него, не сумел бы вырвать у наших противников недостающий вам для победы голос. Он замечательно провел эту труднейшую операцию.

Неторопливые, степенные, даже ободрительные слова Брауна таили в себе жесткое предупреждение, и Джего его, несомненно, понял. Он посмотрел в глаза Брауну, и мне показалось, что на мгновение его охватила дрожь. Помолчав, он сказал:

— Вы воспринимаете события гораздо спокойней, чем я. Надеюсь, Кристл понимает, что я восхищаюсь его

мастерством. Я очень благодарен вам, Кристл.

— Меня радует, что все вышло по задуманному, — заметил Кристл.

Я проводил Джего до дома, чтобы взять у него книгу. Ему не хотелось разговаривать, и почти всю дорогу мы молчали. Он был взволнован, обрадован победой и удручен собственным поведением.

Кроуфорд и Джего… Я подумал, что сегодня Кроуфорд вел себя гораздо разумней своего соперника и к тому же явно щадил его чувства. Можно было понять, почему многие считали его более надежным человеком, чем Джего. Да, я мог понять наших противников. И все же — кто из кандидатов достойней?

Джего и сам чувствовал, что его противники кое в чем правы. Он мог добиться многого — и не сумел реализовать своих возможностей. Эта мысль истерзала его и сделала чрезвычайно ранимым. Он перенес много горя из-за собственной слабости. Он видел, что слаб, и не искал себе оправданий. Я вдруг понял — не обаяние или энергичность, не отзывчивость или доброта, а именно ранимость, незащищенность перед жизнью, которая надежно предохраняла его от самодовольства, — вот что заставило меня предпочесть его Кроуфорду.

Почему же он не реализовал своих возможностей? Почему ничего не добился в жизни? Порой мне казалось, что он слишком горд для борьбы — слишком горд и робок. Быть может, чрезмерная гордость неминуемо оборачивается робостью? Он не смел бороться, страшась поражений. Он считал, что им должны восхищаться, но не находил в себе сил для жестокой борьбы за популярность и панически боялся критики. Его сжигала гордыня и постоянно терзала робость. Даже сегодня, прежде чем обрушиться на своих врагов, он застраховался от критики смиренным гаерством, в котором ощущался привкус надменной гордыни. Он презирал людские толки о себе и отчаянно мучился, когда они до него доходили.

И еще. Из-за гордыни и робости он обрек себя на жизнь среди людей, которые без борьбы признавали его превосходство. И какое же унижение ему пришлось бы претерпеть, если б они в конце концов не признали его достоинств! Вот почему он жаждал должности ректора. Ему следовало вступить в борьбу за истинное, широкое могущество, и он страстно проклинал свою слабость — поэтому-то его так привлекало миниатюрное могущество ректора. Ему следовало стать знаменитым Полом Джего, его имя должно было сиять ярче любого титула… Но он замуровал себя в колледже, и уж здесь-то — хотя бы здесь! — ему было необходимо добиться первенства.

Глава двадцать девятая

«ДОЛЖНОСТЬ РЕКТОРА ОСВОБОДИЛАСЬ»

В ноябре стало известно, что ректор вплотную приблизился к смерти.

Второго декабря Джоан сказала Рою:

— Он заболел воспалением легких. Это конец.

Четвертого декабря, когда мы собирались идти обедать, нам сообщили, что ректор умер. Деспард-Смит объявил об этом студентам, и трапезную затопила непривычная тишина. В профессорской, после того как мы выпили кофе, Деспард сказал: