Наставники. Коридоры власти(Романы)
Шрифт:
Я медленно поднял голову и глянул ему в глаза.
— Вы правы, Джего. Но я сразу извещу вас, как только на что-нибудь решусь.
— Я понимаю, Элиот. — Вымученная улыбка Джего была все же теплой и дружелюбной. — Я понимаю. И уверен, что вы откровенно скажете мне о своем решении, каким бы оно ни было.
Потом мы еще долго беседовали — легко и по-дружески; когда я провожал Джего, часы на Резиденции ректора начали бить полночь. Пока Джего спускался по лестнице, я подошел к окну и раздвинул шторы. Небо прояснилось, луна серебрила недавно выпавший снег. Четко прорисовывались
В морозном воздухе замирали последние отзвуки курантов. По неистоптанному снегу дворика шел к воротам Джего. Длинная мантия колыхалась в такт его стремительным и легким шагам.
Глава вторая
РЕКТОР ГОВОРИТ О БУДУЩЕМ
Утром, когда я проснулся, спальню заливал ослепительно яркий свет. Окно, по краям жалюзи, обрамляли блистающие солнечные полоски. Ощутив на лице ледяное дыхание выстуженной комнаты, я натянул одеяло до подбородка. И сразу же, словно приутихшая ночью боль, меня кольнула мысль о визите к ректору.
Часы за окном начали отбивать четверти — сначала где-то вдалеке, потом на церкви Пресвятой девы Марии, потом у нас и, с небольшим запозданием, в соседнем колледже. Через несколько минут бой часов затих, комнату опять затопила тишина, но вскоре дверь отворилась и вошел, мягко ступая, Бидвелл. Подняв жалюзи, он глянул на часы Резиденции, сверился со своими и произнес ритуальную утреннюю фразу:
— Уже девять, сэр.
— Благодарю, — пробормотал я. Его по-крестьянски румяное лицо было хитровато простодушным.
— Студеное утречко, сэр, — сказал Бидвелл. — Вам-то тепло спалось?
— Вполне, — ответил я, ничуть не покривив душой. Моя узкая, словно келья монаха, спальня не прогревалась по-настоящему уже лет пятьсот. Я не уставал изумляться, насколько точно отражает она в миниатюре бытовую жизнь всего нашего колледжа с ее причудливой смесью средневековой роскоши и полнейшей неустроенности. Однако со временем человек привыкает ко всему, так что морозный воздух, которым я дышал по ночам, лежа в теплой постели, превосходно убаюкивал меня, и в других условиях мне теперь просто трудно было уснуть.
Я все утро откладывал звонок в Резиденцию, но часов около одиннадцати наконец позвонил и попросил позвать к телефону леди Мюриэл — ректор, шотландец из богатой интеллигентской семьи, женился лет в сорок на дочери графа. Ее голос прозвучал по-обычному громко и уверенно:
— Приходите, мы будем рады, мистер Элиот. Муж тоже наверняка обрадуется вашему приходу.
Я спустился по лестнице и пересек дворик. В гостиной Резиденции меня встретила дочь Ройса — Джоан. Я хотел подбодрить ее, попытался что-то сказать, но она сразу же перебила меня:
— Я не вынесу этого ужасного притворства! Почему они скрывают от него правду?
Ей было около двадцати лет. Ее умное
Но сегодня она была мрачной из-за постигшего их семью несчастья, и банальные слова сочувствия не могли, конечно, утешить эту необычайно искреннюю девушку.
Вскоре появилась ее мать: плотная и безукоризненно прямая, она бесшумно шла к нам по ворсистому ковру, привычно лавируя между китайскими ширмами и тяжелыми барочными креслами просторной, вытянутой в длину гостиной со множеством дорогих безделушек.
— Доброе утро, мистер Элиот, — сказала она. — Мы все понимаем — это очень грустный визит.
Она смотрела на меня сдержанно, спокойно и твердо, но в этой сдержанности, в спокойной твердости ее больших карих глаз таилась странная наивность.
— Я узнал обо всем только поздно вечером, — проговорил я, — и мне было неудобно вас беспокоить.
— Да и нам сообщили только под вечер, перед самым обедом, — ответила леди Мюриэл. — Мы даже не подозревали, что все может обернуться так трагично. Нам пришлось очень поспешно решать, как себя вести.
— Я не знаю, чем я мог бы помочь, — проговорил я, — но если вам что-нибудь понадобится…
— Спасибо, мистер Элиот. Большое спасибо — и вам, и всем коллегам Вернона. С его последней рукописью нам, я думаю, поможет Рой Калверт. А вас мне хочется попросить сейчас только об одном — но это очень важно. Вы, наверно, уже знаете, что муж не догадывается о своем положении. Он уверен, что врачи не нашли ничего серьезного. Ему сказали, что у него обнаружены признаки язвы, и он надеется скоро встать. Прошу вас, мистер Элиот, когда вы будете с ним разговаривать, взвешивайте каждое свое слово — чтобы он ни о чем не догадался.
— Это нелегко, леди Мюриэл. Но я попытаюсь.
— Надеюсь, вы понимаете, что я-то уже веду себя именно так. Мне тоже нелегко.
От ее удивительно прямой фигуры веяло царственным величием. Она была непреклонна.
— У меня нет сомнений, — сказала она, — что я поступаю правильно. Это последняя помощь, которую мы обязаны ему оказать. Тогда еще месяц или два он проживет в покое.
— Неужели ты думаешь, — страстно воскликнула Джоан, — что ему нужен только покой? Неужели не понимаешь, какой страшной ценой ему придется расплачиваться за спокойный месяц или два? Сам он никогда бы на это не согласился!
— Джоан, мне ведь уже известно твое мнение, — ласково, но твердо сказала леди Мюриэл.
— Тогда почему же ты не прекратишь этот фарс? — В измученном голосе Джоан послышались слезы. — Почему ты хочешь лишить его человеческого достоинства?
— Ты прекрасно знаешь, что я не покушаюсь на его достоинство, — ответила ей мать и, сразу же обратившись ко мне, добавила: — Надеюсь, вы простите нас за обсуждение наших семейных разногласий? Вам, конечно, неинтересно их слушать. Если вы не возражаете, я отведу вас к мужу.