Настенька
Шрифт:
Однажды Закревский поехал со мной на дальние хутора. Нам надо было проезжать неподалёку от того большого леса, где особенно часто бандиты нападали на проезжих. Из дому мы выехали после полудня, а пока объехали несколько хуторов, солнце начало уже клониться к вечеру. Нам необходимо было успеть ещё на самый дальний хутор. Мы ехали на крестьянской подводе, нас было трое: Закревский, возница — человек из нашего местечка — и я. У меня была винтовка. Закревский научил меня хорошо стрелять, у Закревского был револьвер, а у возницы, известно, кроме кнута, ничего не было. Мы ехали широкой дорогой, по обеим сторонам которой тянулись
В одном месте дорога пошла в гору, и слева мы увидели большой участок молодого соснового леса. Сосёнки были высотой в человеческий рост, не больше, и росли так густо, что сквозь них, казалось, невозможно было пробраться. Я встал на подводе и увидел, что эта молодая чаща тянется в глубь от дороги на несколько километров: конца ей не было видно.
— Ох, тут и волков много собирается, тут осенью их целые стаи, — сказал возница, махнув кнутом на чащу.
— С обычным волком приятней встретиться, чем с волком кулацким, — сказал Закревский.
— И то правда, — сказал возница. — Я, признаться, боюсь тут ехать, ещё напоремся на бандитов.
— Умные говорят, что мир держится на смелых людях, — ответил на это Закревский.
Отец Сержа замолк и остановился закурить. Они были уже неподалёку от своего дома. В рассказе отца Серж уже несколько раз слышал фамилию Закревский, и всякий раз, слыша её, он с досадой и какой-то непонятной тревогой вспоминал Настю Закревскую. И всякий раз старался не думать о ней.
— Ну, рассказывай дальше, — сказал он отцу.
— Мы проехали ещё километра два, как вдруг увидели, что из сосняка вышел человек. Он был небольшого роста, в сапогах, в штанах из домотканого полотна, выкрашенных в чёрный цвет, и в суконной свитке внакидку. Шапку он держал в руке и обмахивал ею вспотевшее лицо.
— А кто это был? — не выдержал Серж.
— Не спеши, расскажу всё по порядку. Этот человек стал приближаться к нашей подводе, и мы между собой переглянулись.
— Ой, устал, — сказал человек, подходя совсем близко. — Ноги заболели. Может, подвезёте чуток?
— Нас и так трое на возу, коню тяжело будет, — зло ответил наш возница, подозрительно глядя на незнакомого человека.
— Мне тут недалеко, — самым мирным тоном сказал незнакомый.
— А нам ещё далеко, конь устал, дорога трудная. Вы доберётесь скоро, а мы ещё невесть когда доедем.
Тут мы заметили, что из сосняка вышел ещё один человек и идёт прямо к нам.
— Подвезите, ноги болят, — сказал он.
Наш возница глянул на Закревского, а потом на второго незнакомого и уже хотел что-то сказать, как вдруг из чащи вышло ещё трое незнакомых и двинулись наперерез нашей подводе.
— Не хотят подвезти! — крикнул им первый незнакомец.
Трое незнакомых захохотали, и один из них схватил нашего коня за уздечку и повернул в лес.
— Ты
Тут мы увидели, что из лесу к нам идут ещё четверо и уже не скрывают, кто они такие: все они были с польскими карабинами. У тех же, что нас остановили, вдруг появились в руках револьверы. Их было девять человек, а нас трое, если считать и возницу, вооружённого кнутом. Они окружили нашу телегу и повели коня в лес: мы уже ехали в густой чаще.
— Что вы делаете, чего вы хотите, люди? — сказал Закревский.
— Ты не знаешь, чего я хочу? — рявкнул один из бандитов. Я посмотрел на него и узнал хуторянина, у которого мы нашли сто пудов закопанной ржи.
Мне стало страшно. Я был тогда очень молод, мне только что исполнилось восемнадцать лет. Ища спасения или хотя бы сочувствия, я посмотрел Закревскому в глаза и увидел в них такую нежность, словно он был мой родной отец. У меня стало легче на душе, но всё же с большим страхом я оглядывался вокруг. В лесной чаще уже сгущались вечерние сумерки. Бандиты посадили нас на землю, сами сели вокруг и закурили. Коня они привязали к дереву. Все молчали. Смеркалось. Под деревьями вскоре стало совсем темно.
— Что же ты замолчал? — сказал Серж. — Рассказывай дальше.
— Но мы пришли уже домой. Дальше расскажу потом.
— Ах, рассказывай сейчас.
— Нет, я тебе после ужина расскажу до конца. Видишь, вечер, совсем стемнело.
— Ну, так я сегодня лягу спать с тобой, и ты мне в постели будешь рассказывать.
— Ладно. Пусть будет так.
V
— А дальше было вот что, — начал снова рассказывать отец, садясь вместе с Сержем за стол (Серж не мог дождаться, когда они лягут спать, и настоял, чтобы отец продолжил свою историю за ужином), — бандиты нас продержали в лесу до ночи. Мне было так страшно и так мрачно на душе, словно стопудовый камень давил мне на грудь и железом сжимало горло. И звёзды над головой видел я, будто в тумане. Необычайно сильно пахла листва на деревьях, и от этого мне было ещё тяжелее. Я этот запах ощущал, как нечто такое, с чем очень скоро распрощаюсь навсегда. Сильнее, чем когда-либо в своей жизни, я в это мгновение чувствовал, какое счастье жить на свете.
— Не обращай ни на что внимания, будь смелее, — сказал мне Закревский.
— Какого чёрта мы эту подводу за собой тащим, — сказал один бандит. — Далеко слыхать, как колёса тарахтят.
— А куда ты её денешь? — ответил второй. — На дороге бросишь? Днём увидят и сразу догадаются.
Бандиты от нас не таились, говорили всё в открытую, — они были уверены в себе.
Когда совсем стемнело, бандиты повели нас дальше. Долго вели лесной дорогой и привели на какой-то лесной хутор. Нас втолкнули в погреб.
Усатый бандит сказал, повернувшись к Закревскому:
— Мы вас всех выпустим, только напиши акты, что на этих хуторах хлеба нет и взять нечего. А потом ты привезёшь мне уездного комиссара.
— Ты его тут убить хочешь?
— А это уже моё дело.
— Ну, а если вместо комиссара я приведу сюда красноармейцев?
— А я отпущу пока только тебя одного. А их (он показал на меня и возницу), а их тогда, когда ты привезёшь комиссара.
Закревский молча стал оглядываться вокруг: никакой надежды выбраться отсюда не было.