Настоящая фантастика – 2014 (сборник)

Первушина Елена Владимировна

А уж какого качества и глубины там знания автора, очень выразительно иллюстрирует вот такой маленький эпизод:

В самом начале книги Дэн Браун задает расстановку сил. Прямо в прологе рассказывает нам, кто хороший, кто плохой. И подчеркивает, что все это реальность, а не выдумки:

Дэн Браун. Код да Винчи, изд. АСТ, 2012 г. (мягкая обложка)

Начало:

Факты:

Приорат Сиона – тайное европейское общество, основанное в 1099 году, реальная организация. И

т. д.

Личная прелатура Ватикана, известная как «Опус Деи», является католической сектой, исповедующей глубокую набожность. И т. д.

В книге представлены точные описания произведений искусства, архитектуры, документов и тайных ритуалов.

Затем мы знакомимся с главным героем. Дело ведет Роберт Лэнгдон, профессор религиозной символики Гарвардского университета. (Сама эта экзотическая специальность уже вызывает улыбку, но тем не менее понятно, что перед нами знаток аллюзий, метафор, древних текстов и прочего добра.)

Вот в Лувре убит человек, оставивший Лэнгдону жуткое предсмертное послание. Начинается охота на Лэнгдона и очаровательную Софию, внучку погибшего. Бегство героев удачно перемежается поучительными лекциями профессора, поскольку ему есть что порассказать Софии.

Вот к ним примыкает эксцентричный меценат, буквально чудом вывозит их из Франции. Втроем они наконец-то вскрывают Тайное Послание Древних, из-за которого жизнь их висит на волоске.

Стр. 358. …Взял авторучку и ее кончиком осторожно вытолкнул инкрустированную розу из углубления, под ней открылся текст. Под Розой, подумал он с надеждой, что свежий взгляд на текст внесет какую-то ясность. Но текст по-прежнему выглядел странно.

Лэнгдон рассматривал строчки несколько секунд, и к нему вернулась растерянность, охватившая его, когда он впервые увидел эту загадочную надпись:

– Никак не пойму, Лью, что за тарабарщина такая?

Со своего места Софи еще не видела текста, но неспособность Лэнгдона определить, что это за язык, удивила ее. Неужели мой дед говорил на столь непонятном языке, что даже специалист по символам не может определить его принадлежность? Но она быстро поняла, что ничего удивительного в том нет. Это был не первый секрет, который Жак Соньер хранил в тайне от внучки.

Сидевший напротив Софи Лью Тибинг, дрожа от нетерпения, пытался заглянуть через плечо Лэнгдону, который склонился над шкатулкой.

– Не знаю, – тихо пробормотал Лэнгдон. – Сначала мне показалось, это семитский язык, но теперь не уверен. Ведь самые ранние семитские языки использовали неккудот. А здесь ничего подобного не наблюдается.

– Возможно, он еще более древний, – предположил Тибинг.

– А что такое неккудот? – спросила Софи.

Не отводя глаз от шкатулки, Тибинг ответил:

– В большинстве современных семитских алфавитов отсутствуют гласные, вместо них используется неккудот. Это такие крохотные точечки и черточки, которые пишут под согласными или внутри их, чтобы показать, что они сопровождаются гласной. В чисто историческом плане неккудот – относительно современное дополнение к языку.

Лэнгдон по-прежнему сидел, склонившись над текстом.

– Может, сефардическая

транслитерация?

Тибинг был не в состоянии больше ждать.

– Возможно, если вы позволите мне… – И с этими словами он ухватил шкатулку и придвинул к себе. Без сомнения, Лэнгдон хорошо знаком с такими древними языками, как греческий, латынь, языки романо-германской группы, однако и беглого взгляда на текст Тибингу было достаточно, чтобы понять: этот язык куда более редкий и древний. Возможно, курсив Раши или еврейское письмо с коронками.

Красиво сказано. С одной стороны, какой полет лингвистической мысли. Древнееврейские языки, семитские алфавиты, романо-германская группа. Поневоле завораживает. С другой стороны, читатель, как-то слабо разбирающийся в сефардических транслитерациях, начинает опасаться, что дальше в романе ему придется пялиться в текст, написанный еврейским письмом с коронками, и он, читатель, в отличие от умного профессора Лэнгдона, ничего не поймет.

А исследование, между тем, продолжается:

Стр. 363–364

…Не успел Лэнгдон задуматься о том, что за тайна спрятана в этом тексте, как почувствовал, что его больше занимает другое. Размер, которым написан этот короткий стих. Пятистопный ямб. Почти правильный.

За долгие годы исследований, связанных с историей тайных обществ Европы, Лэнгдон неоднократно встречался с этим размером, последний раз – в прошлом году, в секретных архивах Ватикана. На протяжении веков этому стихотворному размеру отдавали предпочтение поэты всего мира – от древнегреческого писателя Архилоха до Шекспира, Мильтона, Чосера и Вольтера. (И Паниковского! – добавим от себя. – Ю. Г.) Все они предпочитали именно этот размер, который, как считалось, обладал особыми мистическими свойствами. Корни пятистопного ямба уходили в самую глубину языческих верований.

Ямб. Двусложный стих с чередованием ударений в слогах. Ударный, безударный. Инь и Ян. Хорошо сбалансированная пара. Пятистопный стих. Заветное число «пять» – пентакл Венеры и священного женского начала.

– Это пентаметр! – выпалил Тибинг и обернулся к Лэнгдону. – И стихи написаны по-английски!

И читатель облегченно переводит дух: как все удачно складывается, курсив Раши, мозги ломая, изучать не придется. Просто чудо, что в книге, написанной для англоязычного читателя, Тайный Секретный Текст Древнего Тайного Ордена, возникшего в Палестине, написан по-английски. Как все завертелось вначале с этими непонятностями – и как мило и изысканно все разрешилось в конце.

Но вернемся к апофеозу этого захватывающего кусочка:

– Это пентаметр! – выпалил Тибинг и обернулся к Лэнгдону. – И стихи написаны по-английски! La lingua pura.

Лэнгдон кивнул. Приорат, подобно многим другим тайным европейским обществам, не слишком ладившим с Церковью, на протяжении веков считал английский единственным «чистым» европейским языком. В отличие от французского, испанского и итальянского, уходивших корнями в латынь, «язык Ватикана», английский в чисто лингвистическом смысле! был независим от пропагандистской машины Рима. А потому стал священным тайным языком для тех членов братства, которые были достаточно прилежны, чтобы выучить его.