Настоящая любовь

Бэлоу Мэри

Кроме того, подумала она, разглядывая его не без злорадства, когда он привел лошадь обратно, вид у него теперь тоже был далеко не безукоризненный. Сапоги потускнели под слоем пыли и комочков земли, брюки уже были серыми, а не черными, рубашка вся в пятнах грязи и пота. Лицо и руки перепачканы.

Как-то раз она спросила у себя, выглядел бы он так великолепно, если бы не безукоризненный костюм. Теперь она с неохотой признала, что получила ответ на свой вопрос. Герейнт все равно был бы красив, даже если бы все еще жил на вересковой пустоши, добывая

себе пропитание браконьерством. Но она радовалась тому, что видит его в грязи и поту. Пусть и он почувствует, каково это. А завтра, есть надежда, он не сможет пошевельнуться от боли.

Он подошел и остановился напротив нее, спуская закатанные рукава. Заговорил в первый раз за последние несколько часов.

– Что тебе известно о разрушении заставы в Пенфро в субботу ночью? – спросил он.

Сердце на секунду замерло, но Марджед заранее подготовилась к расспросам.

– Застава в Пенфро? – удивленно переспросила она.

– Ребекка разнес ее в щепки, – сказал он, – но, наверное, тебе известно об этом не больше, чем жителям Глиндери или фермерам?

– Да, – сказала она.

– Я так и думал, – коротко кивнул он. – Я хочу, чтобы ты знала одно, Марджед: мужчины, которые присоединились к Ребекке, затеяли опасную игру.

– А здесь нет мужчин, – ответила она. – Какое все это имеет ко мне отношение?

Он застегивал жилет грязными руками, надев его на грязную рубашку. По виду очень дорогой жилет.

– И чем больше игроков будет привлечено, тем она станет опаснее, – сказал он. – Сюда будут вызваны специально обученные констебли. Солдаты. Все ясно?

– Да, – кивнула она. – Ты пришел с предупреждением, которое я должна передать мужчинам, живущим в округе. – Она смотрела ему прямо в глаза, решив, что не позволит играть с собой в кошки-мышки.

– С тем, кого поймают, обойдутся сурово, – сказал он. – Ты сама все это знаешь, Марджед.

Она медленно набрала в легкие воздух. О да. И пощады не будет. Об этом ей тоже все известно. Его взгляд был холодным как лед.

– Любой, кто хочет положить этому конец, – продолжил он, – окажет всем услугу. И получит компенсацию… за возможную непопулярность, с какой ему или ей придется мириться.

В первую секунду она даже подумала, что ослышалась. Но нет, он сказал именно это.

– Осведомитель, – прошептала она. – Ты ищешь осведомителя?

– Лучше назовем его… или ее… другом людей, – предложил он.

Ей следовало бы посмотреть на него так же холодно, как он смотрел на нее. Она поняла это потом, когда было слишком поздно. Но тогда она лишила бы себя удовольствия от своего поступка, правда, не очень мудрого. Прежде чем она успела подумать, прежде чем он успел догадаться о ее намерении, Марджед размашисто ударила его по лицу. Он больше не смотрел бесстрастно, а заметно поморщился.

– Убирайся отсюда! – закричала она. – Вон!

Он взял свой сюртук, надел, застегнул на все пуговицы, не сводя с нее глаз. Затем набросил на плечи плащ. Потом он взял шляпу. Она смотрела на него

словно завороженная, и под ее взглядом на его щеке появился красный отпечаток ее ладони. Она смотрела и думала о Ребекке, каким он был у заставы в Пенфро: поднял руки и подчинил себе несколько сот нетерпеливых мужчин, которые стояли не шевелясь, пока он вежливо разговаривал со смотрителем и его женой и дал им время вынести личные вещи из дома и отойти на безопасное расстояние. И вспоминала, как потом он отвез ее домой. И поцеловал.

А этот человек, холодный, высокомерный, жестокий, вместе с подобными ему готов использовать свои деньги и власть, чтобы сделать из кого-то доносчика. Вполне достаточно одного предателя. Она поняла теперь, почему Ребекка отказался назваться и почему не снял маску даже в темноте. Она ничего не выдала бы даже под пытками, но он мудро поступил, что никому не доверился.

Граф Уиверн, не сказав больше ни слова, повернулся, чтобы уйти. Она смотрела ему вслед и чувствовала, что не может позволить ему исчезнуть, не произнеся слов, которые никак не шли у нее с языка, но которые она обязана была произнести хотя бы ради самоуважения.

– Герейнт, – позвала она, слишком поздно спохватившись, что обратилась к нему по имени. Он обернулся.

– Спасибо, – произнесла Марджед, вскинув голову. – Спасибо за помощь.

Она не без удовольствия отметила, что ее слова прозвучали как проклятие. Он кивнул и, дотронувшись до шляпы, продолжил свой путь.

Он кожей ощущал грязь. Взглянул на руки и поморщился при виде черных ногтей. Рубашка неприятно липла к телу. От него пахло потом. Сапоги – он посмотрел на них и тоже поморщился, – возможно, не удастся привести в надлежащий вид. Щека все еще горела.

Одно было ясно. Визиты на сегодня закончены.

Но он вдруг улыбнулся. На душе было чудесно и легко. Против всех его ожиданий утренние визиты оказались не такими уж неприятными. Ему доставляло какое-то порочное удовольствие властвовать над людьми, которые с первой встречи видели в нем только тирана и отвергли все его попытки быть другим. Ему было забавно смотреть в бесстрастные, тупые лица – только Марджед предложила какую-то вариацию на эту тему – и вспоминать многие из них вымазанными сажей для маскировки.

Уже очень давно в его жизни не происходило ничего по-настоящему замечательного. Эта двойная игра подходила ему по всем статьям.

И Марджед. Расстроенный, он потрогал щеку. Он уже не чувствовал вины за то, что привез ее домой субботней ночью. И даже за то, что поцеловал ее. Если она настолько неблагоразумна, что последовала за Ребеккой, а затем отправилась домой с незнакомцем и даже позволила ему поцеловать себя – да к тому же еще и сама его поцеловала, – значит, она должна отвечать за последствия. И больше не чувствуя вины, он с удовольствием только что смотрел ей в глаза, сохраняя надменность взгляда и представляя тем временем выражение ее лица, если бы она узнала, что именно он, Герейнт Пендерин, граф Уиверн, поцеловал ее тогда.