Настоящая жизнь
Шрифт:
– С ним все будет в порядке, – заключил Уоллас и принялся за свой сидр. Тот оказался теплым и терпким. Горьковатым, с химическим пластиковым привкусом. Уоллас внезапно обнаружил, что все за столом смотрят на него. У Эммы глаза были на мокром месте. Коул то и дело косился на него украдкой, Винсент судорожно сглатывал. Ингве поглядывал на него поверх кружки с пивом. У ног Тома вертелась Глазастик. Ошейник ее тихонько позвякивал, как маленький колокольчик.
– Что? – спросил он. – У меня что-то с лицом?
– Нет, –
Уоллас догадывался, что так будет, и все же внутри тут же вспыхнула ярость. В их компании всегда так происходило, информация курсировала от одного к другому, словно по кровеносной системе огромного организма, где сосудами служили сообщения, электронные письма и приглушенные шепотки на вечеринках. Уоллас облизнулся, на губах все еще чувствовался вкус Эммы. Злость не утихла, но уступила место смирению.
– Спасибо, – ровно произнес он. – Большое спасибо.
– Тебе, должно быть, нелегко, – покачал головой Ингве. Его песочного оттенка волосы словно светились в темноте. Она и резкие черты лица его сгладила, и лишь острый подбородок, придававший ему мальчишеский вид, по-прежнему заметно выдавался вперед. Дед Ингве, добрый и приветливый швед, умер как раз в тот год, когда они поступали в аспирантуру, и Ингве тогда все лето провел в горах.
– Да, – согласился Уоллас. – Но жизнь продолжается.
– Это верно, – поддержал Том с другого конца стола. – Жизнь продолжается. Это прямо как в моей любимой книге.
– Боже, – охнул Винсент. – Опять.
– «Все жизни, те, что впереди, те, что давно прошли, как лес шумят, как листопад» [1] .
– Очень красиво, – сказал Уоллас.
– Не поощряй его, – сказала Эмма. – Не то он весь вечер не заткнется.
– Это из «На маяк», хотя на самом деле это неточная цитата из стихотворения, – гордо объявил Том. – Одна из лучших книг, что мне попадались. Я прочел ее еще в школе, и она буквально перевернула мою жизнь.
1
Перевод Е. Суриц. – Здесь и далее прим. пер.
Винсент, Эмма и Коул переглянулись. Ингве внимательно рассматривал столешницу сквозь желтое пиво в кружке.
– Придется самому в этом убедиться, – сказал Уоллас. Он вскинул голову и сразу же увидел Миллера. Тот шел к ним с новой кружкой пива в руках.
– А вот и я, – объявил он. И снова уселся напротив Уолласа, но теперь даже не смотрел в его сторону. Это было слегка обидно, но Уоллас понимал, что Миллеру может быть неловко.
– Ну, мне пора, – сказал Уоллас. – Отлично посидели.
– Не уходи, –
– Знаю, любовь моя, но эти болваны меня еще до вашего прихода достали.
– А, так ты нас не любишь, – вклинился Коул. – Все понятно.
– Ты в порядке? – спросил Ингве. – Может, тебя проводить?
– Мне только улицу перейти. Тут близко. Но спасибо за предложение.
– Я, наверное, тоже пойду, – заявил Миллер, и над столом повисло изумленное молчание. – Что?
– А ты-то чего нас бросаешь?
– Ну, видишь ли, Ингве, я устал. Весь день проторчал на солнце. К тому же я слегка перебрал. Хочу домой.
– Тогда давайте уж все пойдем.
– Нет-нет, вы оставайтесь, – сказал Миллер. Уоллас уже поднялся из-за стола и теперь по очереди обнимал на прощание Эмму, Коула и Винсента. Все они пахли пивом, солью, потом и отлично проведенным временем. Тому он пожал руку. Тот долго смотрел ему в глаза, вероятно, полагая, что таким образом выражает сочувствие. – Подожди меня, – сказал Миллер.
– Тебе в другую сторону, – напомнил Уоллас.
– Но до ворот-то все равно идти вместе.
– Тогда ладно, – кивнул он.
Миллер вслед за Уолласом попрощался со всеми, и вскоре они уже оказались на улице. В небе над головой ярко сияли звезды. С пристани доносилась музыка, сливаясь с какофонией звуков города. Кругом царила суета, подъезжали и отъезжали машины, люди выскакивали из автомобилей или, наоборот, забирались внутрь. Уоллас и Миллер остановились в тени, под навесом.
– Чего это ты так резко подорвался? – спросил Миллер. – Из-за меня?
– Нет, – ответил Уоллас. – Просто устал.
Миллер, кусая губу, пристально вгляделся ему в лицо.
– Прости за то, что произошло в туалете.
– А что такого? Все нормально.
– Нет, ненормально. Я не должен был. У меня такое чувство, что я тобой воспользовался.
– О, – протянул Уоллас.
– Я вообще-то по девушкам, – продолжал Миллер. – Но иногда замечаю, как ты на меня смотришь, и начинаю гадать: он что, меня ненавидит? Или, может, я ему нравлюсь? Мне жутко не хочется, чтобы ты меня ненавидел. Правда.
Уоллас молчал. С того места, где они стояли, было видно озеро. Вода, темная у самого берега, ярко блестела на глубине.
– Все в порядке.
– И я не понимаю, что делать, – сказал Миллер, сжимая руку в кулак. Казалось, он сейчас расплачется. Но Уоллас знал, это просто глаза у него до сих пор слезятся.
– Ничего не надо делать.
– Правда?
– Все хорошо, – повторил Уоллас, от души желая, чтобы это было правдой. – Мы просто подержались за руки. Детский сад.
– Даже не знаю. Боже, – Миллер шагнул к Уолласу, затем отшатнулся.
Уоллас вздохнул. Бетонная стенка царапала ладони.
– Хочешь, пойдем ко мне?