Настоящий полицейский
Шрифт:
В Москве вторые сутки лил дождь, но влажный воздух еще хранил теплое дыхание канувшего в небытие жаркого лета. Вечером он достал из шкафа старую коробку из-под гриндерсов, к которой не прикасался двадцать лет.
Семейных фотографий было немного. Пачка фотографий дальних родственников с неизвестными младенцами, стянутая резинкой, несколько больших школьных и детсадовских мятых фотографий с оторванными углами. Два тонких фотоальбома с карманами для карточек десять на пятнадцать, которые в девяностых распечатывали в фотосалонах – самые интересные фотографии, сделанные на
Данилов открыл первый фотоальбом, увидел того, кем был еще совсем недавно. Те же кроссовки «Адидас», та же болоневая куртка. Нога стоит на педали «Орленка». Он вспомнил то дождливое лето. Рядом стоит Макс, неуверенно улыбается. Он долго разглядывал фотографию, по памяти конструируя мир за временными и пространственными границами этого запечатлённого момента. Воспоминания были еще свежи. Из нагрудного кармана рубашки Макса выглядывал краешек блокнота – того самого, в который Игорь записывал таинственные послания человека с «Диафильма».
На другой фотографии отец с матерью. Оба сидят на диване, отец обнимает мать, за их спинами на стене висит одинокая гирлянда. Несколько однотипных фотографий из школы: день знаний, поездки на Поклонную гору. На одной из них обнаружился Славик, но уже взрослый высокий одиннадцатиклассник с длинными волосами и нахальной мрачностью в лице, давно позабывший свой «военный» период.
На последней фотографии, сделанной во время школьной уборки, Данилов с удивлением обнаружил Анну Вайсс. Она стояла боком, в компании пары девчонок под баскетбольным щитом, сжимая в руках метлу. Изображение размытое. Ее наполовину скрывало плечо одноклассника, строившего рожки шестнадцатилетнему Данилову, глаза которого, несмотря на улыбку уже излучали какую-то неподъёмную тяжесть, которая будет пугать на допросах неопытных первоходов.
Разглядывая эту фотографию, Данилов прилег на диван, и перевернул альбом. Из кармашка за фотографией ему на грудь вывалилась еще одна. Он поднял ее и тут же снова сел.
Он вспомнил о ней только сейчас, когда увидел ее. Вспомнил вместе с тем событием, которое она запечатлела. Фотография была меньшего формата и снята еще до эпохи «мыльниц» старым отцовским фотоаппаратом. Они с братом совсем маленькие. Игорю – пять, Максу – три. Макс сидит на санках на краю большой горки, Игорь стоит перед ним, подняв руку в варежке перед своим лицом. Младший брат глядит на него и повторяет жест.
Он боялся, вспомнил Данилов, – боялся съезжать с той горки и Игорь, искавший общения со странным бессловесным братом придумал тогда для него этот жест – провести рукой перед собственным лицом, словно закрывая его невидимым забралом.
– Делаешь так и ты под защитой! – сказал он тогда, и брат учившийся читать по губам понял его и принял на веру, повторив за ним этот жест. Многое ли ты подвергаешь сомнению в три года? Этот жест Игорь потом забыл, а Макс запомнил и часто использовал его перед зеркалом или окном – потому что ночью в окне ты видишь только собственное
Жест, известный только двоим…
Данилов встал, открыл окно и закурил, глядя на сумрачный город. После второй затяжки, он закрыл глаза и увидел парня в свитшоте с аббревиатурой MIT, повторяющего этот жест.
«И не забудь призвать мертвеца, который тебя научил…»
Пугающая догадка снова вернулась и засияла пуще прежнего. А ведь ничего удивительного на самом-то деле нет – ты мог видеть ее раньше и тогда все идеально сходится – ты сам прекрасно знаешь, какими изобретательными и упорными бывают люди в попытке обмануть самих себя. События его чудесного путешествия в детство отступали, размывались, теряли краски, как вчерашний сон.
Но оставался еще один надежный способ убедиться в том, что все было.
Утром Данилов поехал в центр, по памяти свернул с Садового кольца в узкий переулок, оставил машину, вошел во двор через шлагбаум, отыскал дверь с табличкой «Управление по организации дознания».
Дежурный в небольшом аквариуме пускать Данилова отказался, несмотря на убедительные доводы, что он участник эксперимента.
– Мы не уполномочены. Звоните в приемную. – Сказал он.
Данилов был готов к этому и из машины позвонил по номеру, который дал ему дежурный.
Голос ему ответил почему-то мужской, хотя Данилов помнил, что секретарем у генерала была женщина в звании старшего прапорщика.
Все настойчивые просьбы соединить его с Липатовым моложавый бойкий голос отмел отработанными фразами.
– У меня персональная информация для генерал-майора Липатова. – Напирал Данилов.
– Вы его знаете?
– Да.
– Тогда свяжитесь с ним по личной связи.
– Послушай! Просто скажи ему: с вами хочет поговорить майор Данилов. Видное.
– Вы из Подмосковья?
– Да нет же! Я из Новой Москвы. Просто скажи ему, он поймет.
Мужчина вздохнул, послышалось движение стула и недовольное бормотание.
Данилов терпеливо ждал, когда в трубке прозвучит голос Вилли.
– Алло!
Увы, это был тот же бойкий помощник.
– Генерал-майор Липатов говорить с вами отказался.
– Ты ему сказал, кто я?
– Да, он вас знает.
– Знает?!
– Да, он сказал передать вам, что эксперимент отменили, но к вам лично претензий у Управления нет. А если есть какие-то служебные вопросы, обращайтесь в округ с рапортом на имя начальника своего управления. У вас это подполковник Черненко.
– Понятно.
Данилов бросил телефон на пассажирское сиденье и откинулся на спинку.
Вот тебе и ответ.
Конечно, можно дождаться Липатова здесь и попробовать напрямую заговорить. Пускай скажет ему в лицо, что не помнит их поездки к бандитам, в психбольницу, и допрос школьного сторожа, но что-то подсказывало Данилову, что не помнит. И если до звонка он не был в этом уверен, то теперь от сомнений не осталось и следа.
Данилов просидел минут десять, глядя невидящим взором сквозь прохожих шарахающихся на тесном тротуаре от электросамокатчиков, потом завел двигатель, развернулся и выехал на Садовое кольцо.