Настоящий полицейский
Шрифт:
– Да. Мгновенная смерть.
– А бандит?
– Сбежал. Ищем, пока безрезультатно, но у него яркая примета – он глухонемой. Дело времени.
– Я могу взглянуть?
– Да, конечно.
Полковник повел его к «Форду». Мужчина с кофе остался на обочине, издали, внимательно наблюдая за напарником. Тот тем временем подошел к машине с практически отрубленной передней частью. Мертвый майор сидел прямо, спокойно откинувшись на почти вертикальную спинку сиденья. Голова его была слегка повернута влево и наклонена вниз. Остекленевшие глаза смотрели на асфальт. Правая часть
Мужчина в поло присел на колено, заглянул снизу в мертвые глаза. Ничего. Только тишина вокруг. Он вглядывался, но в глазах не было ответа. Мужчина прищурился, будто заметил что-то и вздрогнул. Тишина стала глухой, будто вакуумной, но ненадолго. Сначала раздался странный звук – тихий шелест, будто сотни змей ползут в траве где-то рядом, а затем тонкий противный скрежет металлических струн. Мужчина, наконец, понял, что никого больше нет – ни полицейских, ни его старшего товарища с ореховым кофе, ни всех остальных. Он медленно обернулся. На лицо легла тень, открытый рот застыл, словно он обратился в статую, а через секунду заорал – так истошно, будто его драл медведь.
За окном шелестела безмятежная летняя ночь тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. На секретере у алюминиевого подноса с недоеденным ужином (картофельное пюре, жареный минтай, печенье «Юбилейное») сияя металлическими накладками, радиоприемник «Рига-104» приглушенно изливал в душную комнату «Туман» Виктора Вуячича.
А у капитана Елисеева, сидевшего за столом, над головой заливался комариный хор.
– Падла! – Елисеев хлопнул себя по шее. – Мутант карельский!
Жужжание усилилось. Увернувшийся от удара комар взлетел прямо над ухом, и сел на карту Сортавальского участка за спиной Елисеева.
Капитан втянул голову в плечи и склонился ниже над книгой пограничной службы. Цифры замельтешили в глазах, показались тарабарщиной, он напряг ум и через несколько секунд снова увидел лица солдат за ними.
– Та-ак, – протянул он и принялся бормотать, – тринадцатый, двадцать первый – «чэгэ», девятнадцатый, тридцать четвертый, девятый – дозор. Опять те же. Нет, девятый нельзя. Двадцатый… Двадцатый можно. В секрете опять двадцать девятый и….и… Двадцать девятый в секрете живет, бл… Пускай в «чэзэ» пиз..ует. А шестнадцатый и тридцать первый туда, значит. Подожди-ка… Шестнадцатый еще в наряде. Шестнадцатый наблюдает. Значит тридцать шестой на вышку, а он… Демидов!
В коридоре, где со стороны оружейки раздавались тихие голоса и бренчание – дежурный снаряжал очередной наряд, послышались уверенные шаги, в дверном проеме возникло бледное лицо сержанта Демидова.
– Кто на воротах сейчас? – спросил у него капитан.
– Абдурахманов.
– И он же истопник?
Сержант многозначительно промолчал, как умеют молчать умные сержанты.
– Ладно, иди.
Елисеев снова углубился в цифры и, заметив, что восемнадцатый идет в два наряда одновременно, потянулся к ластику, но задел кружку с недопитым чаем. Комар с остервенелым жужжанием, как истребитель-камикадзе атаковал правое ухо. Елисеев выругался, шлепнул себя по щеке. В радиоприемнике
Елисеев хмуро посмотрел на приемник – странное дело, раньше никогда помехи на «Маяке» не ловил.
В коридоре стало тихо, но вскоре снова раздались шаги.
В проеме появился Демидов.
– Товарищ капитан, Буржина отправлять на доклад?
– Не надо, – Елисеев поднялся, недовольно сдвинув брови, – много ходишь, иди на пост.
– Есть.
Демидов исчез.
Елисеев снял фуражку с вешалки, посмотрел на радиоприемник, из которого раздавался теперь только сплошной белый шум и покрутил ручку настройки. Помехи меняли тональность, но – ни голосов, ни песен. Докрутив ручку до конца, он пошевелил антенну, начал крутить обратно. Сквозь помехи пробивался какой-то голос. Елисеев попытался «выловить» его крутя ручкой. В какой-то момент ему это удалось, и он услышал далекий-предалекий, будто с другого конца света голос.
– Он живет в деревьях и боится огня, он живет в корнях и боится огня, он живет…
Странный голос совсем не походил на приятные баритоны и сопрано советских радиоведущих. Скорее на голос до смерти напуганного забулдыги. Может помехи так влияют? Или финны опять чудят? Елисеев покрутил ручкой, но голос больше не «ловился» – снова только помехи. Капитан надел фуражку, вышел в коридор, дошел до дежурки, посмотрел на сидевшего к нему спиной Демидова, бросил взгляд в глубину коридора, откуда раздавался храп на все лады и вышел на улицу.
Под фонарем у стелы с красным флагом, на крохотной площадке, стояли трое сонных солдат, обвешанных помимо автоматов, громоздким снаряжением – биноклями, планшетами, аккумуляторными фонарями, радиостанциями, сигнальными пистолетами, магазинными подсумками. Все перетянутые ремнями крест на крест. У ног последнего в ряду,высунув язык, сидел Пират – немецкая овчарка.
– Пономарев, пуговичку-то застегни, – указал Елисеев на солдата с рябым лицом, стоявшего посередке. Тот поспешно загромыхал снаряжением, исполняя команду.
Да, подумал Елисеев, глядя на солдата. У финнов снаряжение все подогнано, пограничники зимой на снегоходах, с крошечными автоматами, похожими на «Узи», а летом на мотороллерах, а у нас недодумано как-то.
– Становись… Равняйсь! Смирно!
Солдаты вытянулись, натянув ремни автоматов. Елисеев приложил руку к фуражке.
– Приказываю выступить на охрану Государственной Границы Союза Советских Социалистических республик. Вид наряда – дозор. Задача: не допустить нарушения Государственной Границы СССР. Маршрут движения…
По взглядам солдат и тихому бренчанию карабина за спиной, Елисеев понял, что к ним подошел дежурный.
– Демидов, чего тебе? – капитан повернул голову, слегка отстранив поднятую руку.
– Товарищ капитан, там это… Филатов на связь вышел и орет чего-то…
– Что орет? – повернулся Елисеев.
Он уже почувствовал неладное – Филатов солдат опытный и дисциплинированный, орать или как-то иначе чудить не станет.
– Не могу знать, – ответил сержант, – повторно на связь не выходит.