Настоящий полковник
Шрифт:
— Не сделает он нас там?
— Вряд ли. Там ведь действительно центр. И люди. На хрена ему лишние приключения.
— Едем?
— Едем. Но человек пять с пушками на всякий случай в зал все-таки посадим.
— Больше. Он жук крученый. Мало ли что удумать может…
В ресторане было тихо. И даже музыка не играла. В зале было всего несколько посетителей. Если не считать человек пятнадцати охраны. С той и с другой стороны.
— Садитесь, — жестом гостеприимного хозяина предложил Толстый. — Можете пить
— Отравить хочешь? — усмехнулся один из братьев. И даже, может быть, не пошутил.
— Тогда и себя тоже, — ответил Толстый. — Я то же самое есть и пить буду. Ешьте, ешьте. У меня повар роскошный. Такого второго в городе нет. Он в ЦК партии работал в столовке. Самому Генсеку котлетки парил. А теперь вот мне.
— Роскошествуешь, Толстый?
— Живем-то один раз. И то бывает впроголодь. И там, возможно, впроголодь, — ткнул он пальцем в потолок.
— Скорее там, — показал один из братьев в пол.
— Можно и там. Лишь бы кормили, — согласился Толстый.
— Может, хватит трепаться? Не будем мы есть. Мы по делу пришли. Говори, что надо? — оборвали ни к чему не обязывающий треп братья.
— Ну как хотите, — с видимым сожалением вздохнул Толстый, обтирая салфеткой губы. — Я ведь для чего вас сюда пригласил? Чтобы неспешно, без стрельбы разобраться в непростой ситуации…
— Короче! Что хочешь?
— Деньги хочу получить обратно.
— А если не деньги?
— А если не деньги, то тогда голову вашего охранника. Который там, в лесу, моих ребят сильно обидел. И меня тоже.
— Ну ты даешь, Толстый!
— А вы погодите суетиться. Я ведь дело говорю. Которое и вам и мне. Потому как если не он, то деньги. Большие деньги. Почти миллион зеленых штук. Неужели он стоит миллиона «зеленых» штук?
— А если не деньги и не голова?
— Такого, чтобы ни того, ни другого, не получится. Вы себя на мое место поставьте. Ведь если я вам не отомщу — мне крышка. Все от меня отвернутся. И по старым, в том числе прощеным и в том числе мифическим, долгам деньги обратно потребуют. Ну, раз я их так легко отдаю. Ну вы же наши законы знаете. Волчьи законы. Если упал и с ног не поднялся — свои же и загрызут. В первую очередь свои.
Так что у меня другого выхода нет, как подниматься. Пусть даже ценой большой войны.
— Ты нас войной не пугай. Мы войны не боимся.
— Я боюсь. В отличие от вас боюсь. Потому что если мы ее начнем, то не остановим.
— Не мы, а ты начнешь.
— Хорошо, я начну. Что с того, что я. Тут не важно, кто первый выстрелит. Тут важно, в кого пули попадут.
— Ты знаешь, Толстый, мы от пуль не бегаем. Так что если ты ведешь базар за войну — делай войну! — подвели итог братья и встали.
— Погодите уходить. Я еще не все сказал. Я еще не сказал за вашего бухгалтера. Который развязал язык.
— Про что ты еще?
— Про все то же. Про войну. Которую, я боюсь, вы не с одним мной вести будете.
— А с кем еще?
— С
— Бухгалтер тренькнул?
— Он. И много еще о чем другом тренькнул. Так что вы не со мной воевать будете. Вы с целой армией воевать будете.
— Что ты предлагаешь, чтобы забыть про бухгалтера?
— Все то же самое. Деньги или голову. Деньги, я так думаю, вы пожалеете. Значит, остается голову.
— Нам надо подумать.
— Думайте. До завтрашнего дня. Завтра к вечеру я начну звонить вашим кинутым компаньонам.
Так что вы с этим делом не затягивайте. Мне кажется, восемьсот тысяч долларов за одну голову хорошая цена. Достойная цена. Вас устраивающая. И меня тоже устраивающая. Пусть меньше, чем возврат денег, но все же устраивающая. Я той головой от многих прикроюсь.
Так что жду. Завтра жду. С деньгами. Или с головой…
Глава 7
Дома братья напились. Вдрызг. Все-таки не каждый день приходится торговать чужие головы. Можно было бы, конечно, согласиться и на «зелень», но тут Толстый прав, таких денег голова Зуба не стоит, сколь бы светлой она ни была. Таких денег вообще ни одна голова не стоит! Кроме разве их, братьев, голов. И то еще неизвестно, как там может сложиться с ценой, если их продавать в розницу. Может так получиться, что один за другого нужную цену и не даст.
— Давай лей, — подставлял один другому стаканы. — Еще лей.
— А много не будет?
— Мало будет… За помин души…
— Да погоди ты. Он еще жив.
— Уже считай, что не жив. Уже считай, что его башка на подносе у Толстого лежит!
— Да-а. Жалко Зуба!
— Не то слово. Он нас там, в лесу, можно сказать… А мы его…
— А что мы сделать можем? Разве только бабки отстегнуть.
— Нет, бабки нельзя. Своя башка ближе к телу. Мы пока только полсуммы набрали. У Толстого набрали. Осталось еще семьсот. А если их отдать, то снова полтора. Полтора нам взять негде. Так что аминь и за помин души усопшего раба.
— Я же тебе говорю, что он живой еще.
— Не живой он. Он временно живой. И значит, уже почти мертвый.
— Может, ему сказать? Предупредить?
— Чтобы он сбежал?
— Ну да. Чтобы сбежал.
— Тогда не будет головы.
— Не будет…
— И придется отстегивать бабки.
— Придется…
— А их у нас нет.
— Нет…
— Ну значит, предупреждать нельзя.
— Нельзя… Но Зуба жалко… Он нас тогда, в лесу… с того света. А мы его… на тот…
Утром у братьев жутко болела голова. И было тошно внутри. Но еще более тошно на душе. Хотя, казалось бы, должно быть совсем наоборот. Потому что они провернули очень выгодную сделку — продали одного-единственного человека почти за миллион баксов. Это даже если по весу считать, то, наверное, дороже золота получится.