Настя как ненастье
Шрифт:
Чего она ждала от квартиры Кеши? В тот момент броскости, лишних вещей и… негативной атмосферы. А что нашла? Фотографию из журнала, в которой не было души. Никакой. Кеши в его квартире не было. Вообще. Точно он привел ее в дом знакомых. А что было в квартире его сестры? Бардак — в цвете, мебели и мыслях. Но при этом в тех стенах ощущалась жизнь. Как там у Митяева было? Препод очень любил цитировать: в квартире кавардак, а это значит и в душе чего-нибудь не так…», если, конечно, не переврала. В душе у Лиды был мрак… Но неужели в душе ее брата — вот такой образцовый порядок: серый и обезличенный. Не может человек не внести в
— Я не знаю, почему, — ответила Настя сразу на оба вопроса: и тот, что задал Кеша и тот, что мучил ее с прошлой субботы. — Наверное, я не хочу узнавать людей настолько близко, чтобы понимать, в каких цветах им будет приятнее жить. Не оформлять же по картинкам из журналов.
— Да?
Кеша хмыкнул. И Настя напряглась — неужели глупость сказала? Хотелось быть краткой и умной.
— Мать вот именно так оформила мою квартиру, пока я валялся в больнице.
Ах вот оно что… Он же говорил про обилие белых стен, которые ему не нравятся…
— И ты ничего не менял?
— Ничего. Хотя мне ничего там не нравится. Ну, кроме новой стены… И, скажем, салатовых штор на кухне. Хоть какая-то радость…
Сердце билось слишком громко, заглушая робкую надежду на то, что ее роспись действительно пришлась ему по душе.
— До сентября сможешь закончить ремонт? Стены идеально выровнены, если это важно.
— Это важно, и я это заметила. Но зачем тебе ремонт?
Она спрашивала не просто так. И даже не из праздного любопытства. Она хотела знать, что причина не в том, что она без работы. Если он закроет брату кредит, она не возьмет с него ни копейки, хоть придется расписать пять детских для несуществующих племянников. Илье ни в жизнь не вернуть этих денег, и Кеша не может этого не понимать. Она, кажется, достаточно откровенно описала ему брата.
— А что бы был…
Ну да, вот он ответ. Как она и боялась.
— Кеша, я не знаю, сможет ли Илья в ближайшее время вернуть хоть часть долга… — надо ему открытым текстом сказать, что она понимает положение дел.
— Настя! — он сначала разогнался, а потом резко тормознул. — Не смей больше начинать этого разговора! Никогда. Считай, что это посторонний человек, не брат, и ты не имеешь к этому никакого отношения…
— Это моя мать! — почти взвизгнула Настя. — Сто двадцать тысяч — это наш с Ильей общий долг. И если бы я вовремя смогла отдать ему свою часть…
— Настя, хватит! Не заставляй меня говорить вещи, которые ты не хочешь от меня слышать. Он взрослый человек. Тебе было восемнадцать, о какой части денег мог идти разговор? И, знаешь, без новой кухни можно прожить. Без матери — нет. И сто тысяч отдаются даже в небольшой зарплаты. Все остальное — нет. И он прекрасно понимал это, когда брал деньги на ремонт. И я прекрасно понимаю, когда возвращаю за него кредит, что это просто шанс… Я даю ему шанс начать с белого листа. Тот шанс, который, возможно, в будущем кто-то даст и мне. А не потому, что он твой брат…
Не потому? Зубы заговаривает. Не потому что он твой брат… А почему? А потому что пожалел именно ее, потому что она разревелась перед ним, потому что он не мог встать и уйти. Почему не мог? Потому что она ему нравится? Ведь именно поэтому? Поэтому?
Он следил за дорогой. Не смотрел на нее, не читал всех этих вопросов
Она ежесекундно скашивала глаза на его профиль. Он то и дело закусывал губы, точно те обветрились и покрылись противной коркой. А она облизывала свои, потому что те пересохли — и никакая помада им не поможет. Только поцелуй. Но смогут ли они остаться наедине? И если смогут, ограничатся ли поцелуями?
3 "Как-нибудь в другой раз"
Настя выдохнула с облегчением, когда внедорожник въехал в дачный поселок: среди кирпичных монстров и высоченных заборов попадались приземистые деревянные домики с резными наличниками. Выходит, это не закрытая территория для высших мира сего… Дыхание она задержала еще во время телефонного разговора Кеши с мамой, в котором он тоже назвал ее своей девушкой. Даже не так… Ее имени он не назвал, а сказал так:
— Мам, я не один, а с девушкой, о которой говорил тебе в пятницу…
Говорил в пятницу? Что он мог говорить о ней в пятницу, когда в квартире они встретились только в субботу. И кому? Своей маме! Взрослые сыновья вообще редко говорят с мамами и уж точно не о малознакомых девушках. Что он еще сказал? Что? Но ответа ей не получить. Никакого.
— Мам, уже поздно. Ну, не знаю… Ничего не готовь. Я сейчас куплю к чаю что-нибудь. Кстати, хлеб нужен? Или молоко? Да я знаю про козье! — Настя видела на лице Кеши раздражение. — Просто чай завари. Не знаю. Минут двадцать плюс магазин. Ну, а какой еще в такое время! В аптеку не нужно? Не знаю. Сама ей позвони. Что я должен? Меня погнали, я поехал. Давай, все… Я в магазине уже.
Кеша вернул телефон в держатель.
— Говорил, что Лида дура? Говорил?
Настя решила не отвечать. Кто у них в семье дурак не ее ума дело.
— Зря только вечер испортил! — вырвалось у Кеши, когда он припарковался.
И тут Настя не выдержала, сказала то, что очень хотелось сказать, а еще больше услышать от него самого:
— Мы все равно вместе, и это главное.
Он на секунду замер. Потом приблизил к ней губы, но не поцеловал, а лишь прошептал:
— Ты права. Пошли.
Дверь машины она открывала трясущейся рукой. Его дыхание обожгло, но не согрело — наоборот заставило задрожать, всем телом, и сейчас Настя, впервые за последние дни, порадовалась, что Кеша не взял ее за руку. Они шли рядом, но между ними оставался холодный воздух августовской ночи, пропитанный влагой и жаждой — безумным желанием близости.
— Пирога с брусникой нет, — изрек Кеша с нескрываемым сожалением. — Придется брать с лимоном. Не против?
Чему она должна противиться? Только желанию схватить его за руку и ткнуться носом в плечо. Да, это желание с каждой секундой становилось все более непреодолимым, и Настя отошла в сторону, крепко сцепив за спиной руки в замок.