Настя
Шрифт:
— А давайте уже укладываться…
13 июня 1950 года.
А вот и Харьков. Сквозь окна вагона, в свете садящегося солнца, были видны полуразрушенные улицы на которых шла обычная жизнь. Народ после трудового дня торопился кто куда. По мостовой проезжали разномастные грузовички и редкие легковушки. Дети гоняли по улицам гурьбой, не думая о домашнем задании — каникулы.
На вокзале команду встречал инструктор Фрунзенского райисполкома Владимир Майстренко. Встречающий как бы случайно распахнул плащ и окружающие увидели Звезду Героя.
— Сандомирский плацдарм, — сказал
— Ызвыны, дарагой. У дубла утрам — ыгра, у основы — трэнэрофка. Эслы очэнь нужно… — Гайоз Иванович находит меня в толпе и кивает инструктору, — Быры вот этаго на экскурсыу… Но, бэз этаго…(щёлкает себя по горлу).
Команда улыбается и начинает выдвигаться в сторону прикреплённого автобуса. Забросив вещи в номер, спускаюсь вниз от греха подальше, а то зам по воспитанию может про политинформацию вспомнить. Уж лучше по городу гулять, чем передовицы читать…
— Володя, — ещё раз представляется инструктор.
— Юра, — протягиваю руку я.
Тот приглядывается к орденской планке на моём мундире.
— Эта тёмная — Орден Отечественной войны, а светленькая — что за зверь?
— Знак Почёта, — отвечаю я, — В бригадмиле помогал банду брать…
— Гарный хлопец, — протянул Майстренко, — Пойдём на площадь Дзержинского. Она говорят раз в пять больше Красной площади в Москве.
Нагулявшись по вытянутой площади, которая с высоты птичьего полёта, вероятно, похожа на контур бытовой электролампочки, мы двинули в ресторан. Там, по заявлению Володи, было вкусно и недорого. Только мы закончили борщ, как, вышедшие на эстраду музыканты, начали настраивать инструменты.
— Сейчас песни будут, — проинформировал меня гид, — Артистка то вон совсем школьница…
Смотрю на девушку и она мне кажется знакомой. Тут ведущий представляет оркестр и объявляет песню из какого-то немецкого кинофильма в исполнении Людмилы Гурченковой.
Люся! Твою ж мать!
Она пела по-немецки песенку «Раз, два, три» и плясала чечётку, а я вспоминал её выступление на базе нашей сборной. https://ok.ru/video/1413656087280?fromTime=0
Гурченко была одной из немногих артисток, которую часто приглашали отпраздновать успехи хоккейной и футбольной сборной СССР. Я помнил Люсю элегантной женщиной готовой в любую секунду взорваться фейерверком импровизации. Она пользовалась невероятной популярностью у мужчин. Запомнилась её фраза: «Любовь у меня одна. Только объекты разные».
Тут вдруг сбоку сцены началась движуха. Какой-то датый мужчина залез на эстраду, крикнул: " Подстилка немецкая», и зарядил Люсе по лицу. Та кубарем скатилась со сцены.
Я подскочил к девушке, когда мужик собирался ей дать добавки. Отбив удар, легонько ткнул дебошира в печень. Тот сразу сел. Его дружок бросился на помощь, но не увидев во мне признаков агрессии, начал мне выговаривать:
— А ты знаешь, что она под немцами пела? Пела фашистам, которые расстреливали людей каждую неделю. Которые в газовозках травили женщин, детей и стариков. Его жену (кивает на сидящего
Я протягиваю руку успокоившемуся фронтовику, помогаю встать. Гурченко за моей спиной затягивает:
— Дяденьки простите, я ещё маленькая была. Нам с мамкой есть было нечего…
Смотрю, инструктор Майстренко докладывает ситуацию прибывшему участковому. Милиционер, подойдя к потирающему бок фронтовику, интересуется:
— Заявление писать будем?
Мужик крутит головой в стороны. Гурченко не дожидаясь вопроса:
— Я тоже не буду, Марк Абрамович. Не надо… Мне характеристику в школе ещё не дали. Не надо…
— Всё. Расходимся, — выносит вердикт рефери в милицейской форме.
Провожаю Гурченко, а точнее пока Гурченкову, до дома. Безногий инвалид, играя на гармошке, пел песню на перекрёстке: «А мне итак не жалко и не горько. Я не хочу нечаянных порук. Дымись дотла, душа моя махорка, мой дорогой и ядовитый друг.» Я кинул рубль в драную кепку. Люся приветственно кивнула певуну.
— Он из раклы… Ну, банды по вашему. Эту песню наш Боря Чичибабкин сочинил. Сидит сейчас в Вятлаге. И я во время войны в ракле была. Как-то во время немецкой облавы на Благбазе меня маленькую в грузовик закинули. Потом случилось чудо. По другому я не скажу… Меня тётенька какая-то из кузова в кювет выкинула, а охранники-немцы из мотоцикла стрелять не стали. То ли не увидели, то ли пожалели… Тех…(пауза) в машине на расстрел увезли. В Дробицкий яр… А меня снова в раклу… На стрёме стояла, наводила… Еле вырвалась. Сейчас отстёгиваю им по десятке, чтобы не трогали. Уезжать мне срочно нужно. Семилетку закончила, можно в училище или в техникум… Пропаду я здесь.
К нам приближались двое парней. Явно не дорогу в библиотеку спросить…
Люся кивнула им, приветствуя, и протянула десятку тому, что в кепке. Второй, сквозь зубы сплюнул нам под ноги, держа руку в кармане, явно не пустую. Люся, вздрогнув, взяла меня за руку и по дуге потащила мимо парней.
— С ними только свяжись, — поучает меня юная бандитка, — Из подворотни кодла вылетит. Так отметелят… А им ничего не будет… Максимум — колония для несовершеннолетних. Так они и так там все будут… Шкеты только Саенко из соседнего двора боятся. Его четверо как-то грабили, так он всех наглухо положил. Он — Власть, ему можно… А вот и мой Мордвиновский. Дальше не надо, а то и так шалавой кличут. Спасибо Вам, товарищ лейтенант!
— Юра. — говорю я, и протягиваю руку.
— Люся. — представляется, пожимая руку, суперзвезда из будущего.
— Люся, — прокашлявшись, начинаю я, — Приходите завтра к двум часам на стадион «Дзержинец». К служебному входу. Я вас там буду ждать.
Гурченко хмыкнула от неловкого склеивания. Улыбнулась, посмотрев мне в лицо, и выдала манерно:
— Я не такая… Я жду трамвая.
Тут уж я прыснул, не ожидая такой импровизации…
— Я не в том смысле. — оправдываюсь перед школьницей, — Просто моему знакомому в Московский телецентр нужна певица на полставки на подмену Дорды, что уезжает с оркестром на юг. Вот я и подумал, может ты…