Наталия Гончарова
Шрифт:
Делится замыслами:
«Теперь надеюсь многое привести в порядок, многое написать и потом к тебе с добычею»;
«Я пишу, я в хлопотах, никого не вижу — и привезу тебе пропасть всякой всячины»;
«Я привезу тебе стишков много, но не разглашай этого: а то альманашники заедят меня»;
(Ей обещает стихи, словно пряники, что привозит купец своей «половине», возвращаясь с ярмарки!)
«Погода у нас портится, кажется, осень наступает не на шутку. Авось распишусь»;
«…A стихи пока еще спят»;
«…Не хочу к тебе с пустыми руками явиться, взялся за гуж, не скажу, что не дюж»;
«До тебя
Жалуется:
«Прощай, душа. Я что-то сегодня не очень здоров»;
«Все эти дни голова болела, хандра грызла меня; нынче легче. Начал многое, но ни к чему нет охоты; Бог знает, что со мною делается».
И даже гневается:
«…Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!»
Неправдоподобно, но… звучит голос поэта. Легко различимы малейшие его интонации, тембр. Слышится знаменитый пушкинский смех, о котором современники писали, что тот «так же увлекателен», как и его стихи.
И одна, обычная вроде бы фраза в письме к жене: «Машку, Сашку рыжего и тебя целую и крещу. Господь с Вами. Прощай, спать хочу» — мгновенно разрушает мощный временной барьер. Эта загадочная сиюминутность, словно некий пароль — ты узнаваем, входи, живи в пушкинском мире! Живые письма, не тронутые тленом времени.
«Чтоб не пропала ни строка…»
И как не покажется странным, но именно Наталия Николаевна, а не пушкинисты Павел Анненков и Петр Бартенев, что так и не смогли поделить меж собой почетное первенство, стала первым биографом поэта.
«Коли Бог пошлет мне биографа», — словно посмеиваясь, но и с надеждой, записал некогда Пушкин. И не дано было знать поэту горькую истину, что судьба готовила Натали к этой тяжелой и, казалось бы, несвойственной ей миссии — стать хранительницей его духовного наследства. И его памяти.
Из письма П. В. Анненкова (конец 1849 — начало 1850):
«…В это время Ланская, по первому мужу Пушкина… пришла к мысли издать вновь сочинения Пушкина, имевшие только одно издание 1837 года. Она обратилась ко мне за советом и прислала на дом к нам два сундука его бумаг. При первом взгляде на бумаги я увидал, какие сокровища еще в них таятся, но мысль о принятии на себя труда издания мне тогда и в голову не приходила. Я только сообщил Ланской план, по которому, казалось мне, должно быть предпринято издание».
Именно Павлу Васильевичу Анненкову, издателю пушкинского собрания сочинений в 1855–1857 годах, она отдала часть фамильного архива. Павел Анненков вернул ей далеко не все полученные им документы — некоторые из них оказались у его брата. Надо полагать, что подобная недобросовестность издателя доставила Наталии Николаевне в свое время немало горьких минут.
Много позже эти семейные документы будут приобретены И. А. Шляпкиным и опубликованы им в своей книге «Из неизданных бумаг Пушкина» в 1903 году.
Из письма И. В. Анненкова [4] — брату П. В. Анненкову (19 мая 1851):
«Генеральша (H.H. Ланская. — А. Ч.) по возвращении из-за границы дает мне переписку Пушкина с сестрою, когда ему было 13 лет».
Какое важное свидетельство! Она хранила письма Пушкина-лицеиста! (Ныне, к несчастью, утраченные).
Вела Наталия Николаевна
4
Иван Васильевич Анненков (1814–1887) — генерал-адъютант, генерал от кавалерии, служил в лейб-гвардии Конном полку. Автор «Истории лейб-гвардии Конного полка от 1731 до 1848 г. «Был «поручителем по невесте» во время бракосочетания H.H. Пушкиной с П. П. Ланским в июле 1844 г.
«…Чтоб не пропала ни строка пера моего для тебя и для потомства», — наставлял прежде жену, то ли в шутку, то ли всерьез, Александр Сергеевич. Она сохранила все письма поэта, его рукописи и дневники — все, вплоть до расписок и счетов. Сберегла и письма друзей к Пушкину.
И всё ей кажется бесценным, Всё душу томную живит Полу-мучительной отрадой…И ведь Пушкин знал, что его Наташа, подобно всем Гончаровым (вот уж истинно «гончаровская кровь»!), трепетно относилась ко всем семейным бумагам. Письма друзей и родственников, адресованные ей, были разложены по отдельным конвертам, и на них Наталия Николаевна имела обыкновение проставлять годы, надписывать имена и фамилии своих корреспондентов. Переписка со вторым супругом была собрана и сшита ею в отдельные тетради.
А пушкинские письма она, эта «легкомысленная красавица» и «бессердечная кокетка», как злословили о ней в свете, хранила особенно бережно. Знала их ценность для новых поколений.
И даже перед кончиной, на пороге вечности, Наталия Николаевна заботилась о дальнейшей судьбе дорогих посланий: просила Марию, старшую дочь, уступить все письма отца, предназначенные первоначально ей младшей — Наталии, оставшейся после развода с мужем с тремя малыми детьми на руках и за чью будущность она так тревожилась.
Но еще прежде, с самых первых лет вдовства, она воспитала в детях, знавших отца по ее рассказам (лишь старшие — Мария и Александр — сохранили неясные отрывочные воспоминания о нем), любовь к нему и такое же трепетное отношение к его памяти. Наталия Николаевна научила детей беречь все, связанное с его именем, — священную память об отце только мать могла взрастить в детских, еще неокрепших умах.
И не благодаря ли этому внушенному Наталией Николаевной чувству все рукописи поэта, семейные реликвии и письма, составляющие бесценную часть его наследства, собраны ныне воедино в Пушкинском Доме, в его сердце — рукописном отделе, и в музее-квартире на Мойке? Большинство раритетов — дары ее детей, внуков и даже далеких, никогда не ведомых ей праправнуков.
Можно ли сомневаться, что письма покойного мужа и вовсе не имели для нее цены?
«Твое премилое письмо»
А письма самой Натали? Как радовался им Пушкин, как целовал несчетное количество раз, по свидетельству княгини Веры Вяземской, эти драгоценные листки, и как тревожился, когда не было подолгу вестей от жены.
Читаю с тайною тоскою И начитаться не могу.«С нетерпением ожидаю твоего письма из Новагорода…»;