Натальная карта
Шрифт:
– Как насчет того, чтобы перед занятием по балету порадовать себя сладкой ватой и мороженым? – Я прикасаюсь к ее голове и погружаю пальцы в невесомую копну волос, похожую на созревший одуванчик. – Что скажешь? – Ноль реакции. – Мы даже можем выпить колючей воды, хочешь? – Я противоречу своему правилу: «нет газировкам», но все знают, что поднять настроение женщине (даже маленькой), может только дерьмовая еда.
– Да! Колючая вода! – Глаза моей дочери загораются быстрее, чем я успеваю моргнуть. – Она кусает за щеки, – хихикает Хоуп, обхватив
– Хорошо, тогда давай собираться, – усмехаюсь я.
Хоуп выбегает из гостиной и устремляется в коридор. Поворачивая за угол, она совершает дрифт, скользя по плитке.
С того момента, как моя дочь решила, что экстремально входить в этот поворот – лучшее развлечение дня, я неожиданно понял, что поседею раньше времени. Да что там говорить, думаю, первые седые волосы появились у меня в день ее рождения.
Не то чтобы я имел честь увидеть первый вдох своего ребенка. Если говорить откровенно, то меня лишили даже точной даты ее появления на свет. Я нашел Хоуп около своей входной двери, как рождественский подарок под елкой.
До сих пор помню тот день, словно он был вчера.
Я подъехал к своему дому и заметил непонятный предмет на пороге. Мне пришлось несколько раз протереть очки и глаза, чтобы поверить в то, что это была детская автолюлька. Я шел медленными и почти невесомыми шагами, словно приближался к динамиту, который должен рвануть с минуты на минуту. Младенческий крик прорезал воздух, из люльки показались маленькие ноги размером с мой большой палец. Я подпрыгнул на месте и, наверное, прочитал несколько молитв. Одинокая малышка лежала в полусонном состоянии, смотрела на серое небо и… Сюрприз – ждала меня.
«Ей около недели, может чуть меньше, может чуть больше» – сказал врач, когда я привез крошечную Хоуп, которая, наверное, при желании могла поместиться в моих ладонях. Либо у меня руки великана, либо мой ребенок – лилипут.
Хоуп до сих пор выглядит очень маленькой для своих трех с половиной лет. Самая низкая в группе детского сада. Самая миниатюрная в балетном классе. Самая замкнутая… Везде и со всеми, кроме меня (спасибо, Господи) и жен моих лучших друзей.
Аннабель и особенно Валери – ее феи-крестные. Они начали махать своими волшебными палочками с того момента, как я заявился на порог своего лучшего друга Макса с маленьким человеком в руках. Все остальные находятся в каком-то личном списке дерьма Хоуп, и она лишь иногда удостаивает их взглядом.
Я сломал себе голову, размышляя над ее характером. В какой-то момент так отчаялся, что начал изучать гороскопы, но даже здесь жизнь показала мне средний палец. Потому что, черт возьми, знак зодиака зависит от точной даты рождения, а ее знает только мать-кукушка, оставившая нашего – нет, моего – ребенка на пороге, подобно продуктам из доставки. Лучше бы в записке, которую она так любезно засунула в одеяльце Хоуп, эта сука указала бы дату и время рождения, а не громогласно фразу: «Это был лучший секс в моей жизни».
–
Хоуп окликает меня своим тонким голоском, рассеивая пелену ненависти. Она обнимает блестящий белый рюкзак с Эльзой, откуда вываливается балетная форма и куча игрушек.
Я приседаю, чтобы хоть немного приблизиться к ее росту.
– Нам обязательно брать столько игрушек, Одуванчик? – ласково произношу я, перехватывая ее рюкзак с арсеналом кукол всех видов и подвидов.
– Кон-е-е-е-чно. – Она широко распахивает глаза, словно не понимает, как вообще такой глупый вопрос мог прийти ко мне в голову.
Что справедливо.
– Хорошо, беги обуваться, я застегну.
Хоуп целует меня в щеку. В этот момент я становлюсь самым счастливым человеком.
Когда она убегает, я смотрю на торчащую голову Барби-наездницы и решаю, что сегодня она никуда не поедет. Достаю ее и прячу за подушку дивана. Вечером Хоуп обязательно обрадуется этой находке, а пока что я побуду отцом-обманщиком.
Я хватаю с журнального столика ключи от своей новой машины. Радуюсь поездке, как ребенок, и победоносно застегиваю рюкзак.
Мы тратим еще пятнадцать минут на то, чтобы сквозь слезы Хоуп и мою дыхательную гимнастику договориться надеть кеды, а не шлепки с пингвинами, а затем устремляемся навстречу сахарной коме. Я молю Бога и всех святых, чтобы она не решила проверить в рюкзаке Барби-наездницу, потому что в таком случае истерика из-за обуви покажется всего лишь легкой встряской.
Хоуп резко останавливается около машины и с умным видом произносит:
– Заколка.
По-видимому, в нашей семье умна только Хоуп, потому что я ни хрена не понимаю.
– Что?
Хоуп закатывает глаза. Иисусе, она уже научилась закатывать глаза.
– Заколка, – произносит она громче с явным раздражением.
Мой разум лихорадочно пытается найти разгадку. Невидимая лампочка в голове загорается, оповещая о верном ответе.
Долбаная мигающая заколка с Хэллоу Китти. Валери где-то раскопала эту шутку и последнюю неделю Хоуп не выпускала ее из рук. Она ела с заколкой, спала с ней же, купалась, ходила в туалет, а также цепляла мне на волосы в тех случаях, когда боялась потерять.
– Детка, – начинаю осторожно, – ты же знаешь, что Аннабель не разрешает носить на занятиях такие заколки.
– Только в машине.
Переиграла.
Я считаю от нуля до десяти, чтобы не взорваться, а затем беру ее за руку, и мы возвращаемся в квартиру, где переворачиваем дом вверх дном в поиске проклятой заколки. Потом проходим второй круг шлепок и заканчиваем истерикой из-за проверки Барби-наездницы.
Я не строг к своему ребенку, и, скорее всего, какой-нибудь психолог из тик-тока сказал бы: «Обращая внимание на истерики детей, вы теряете авторитет в их глазах и даете им поводы для манипуляций». Серьезно? Кто вообще в здравом уме может не обращать внимания на истерику своего ребенка?