Натальная карта
Шрифт:
– Ты всегда красивая. Особенно без овощей на своем лице.
– Подлиза. – Мама встает на носочки, чтобы поцеловать меня в щеку.
– Это чистая правда, мама.
Серьезно, эта женщина была прекрасна в любом возрасте. Сейчас у нее чуть больше морщин, движения уже не такие грациозные, но ее глаза до сих пор излучают свет, а улыбка и звонкий смех несут в себе молодость души.
Я прохожу в темно-синюю кухню, выполненную в классическом английском стиле. Золотые витиеватые ручки, сделанные отцом, украшают ящики, а за стеклянными дверцами шкафов
Я наливаю стакан воды из кувшина, который старше, чем я, потому что его подарили на свадьбу моих родителей, и делаю жадный глоток, пытаясь избавиться от кислого привкуса во рту.
– Почему ты не поехал к себе домой? – спрашивает мама, опускаясь на стул в столовой.
– Я хотел проведать Хоуп. – Я тупо смотрю в стакан с водой, мечтая утопить там свою тревожность.
Мама вздыхает, ее пальцы теребят бисер столовой салфетки, купленной отцом в каком-то итальянском антикварном магазине.
– Ты мог просто позвонить из своей постели, перед тем как со спокойной душой лечь спать и отдохнуть.
– Я знаю, мама, но я уже здесь, потому что хочу быть со своим ребенком.
– Потому что ты одинок. – Она вскидывает руки, а я сжимаю челюсти. Меня сложно разозлить, но именно этот разговор пробуждает во мне агрессию. – Не пойми меня неправильно, милый, это прекрасно, что ты так привязан к Хоуп, но нельзя делать своего ребенка единственным смыслом жизни. Тебе нужно найти радость и любовь в ком-то…
– Мама. – Мой взгляд велит ей прекратить,
– Натаниэль. – Она не уступает и отвечает не менее грозным выражением лица.
– Тебе напомнить, как появилась Хоуп?
Это результат «лучшего секса», в котором я искал радость в каждой встречной. Искал, хоть что-нибудь, что поможет мне не испытывать равнодушие и долбаную пустоту. Теперь у моего ребенка нет матери, и она несет на себе все мои проблемы.
– Это все не важно, потому что у этой девочки есть самый лучший папа.
Я ничего не отвечаю, у меня нет сил даже разговаривать. Это то чувство, когда вы отвечаете в своей голове, но не шевелите языком, чтобы произнести слова. Потому что всепоглощающая усталость стирает все мысли.
– Как вы провели день? – Перевожу тему, чтобы мне не приходилось так усердно думать.
– Прекрасно. – Мама улыбается. – Мы рисовали розовых свиней, которые, по словам Хоуп, живут в доме. Почему не на улице? Не на ферме?
Я усмехаюсь.
– Это свинка Пеппа, мам. Она живет в доме, так нужно.
– Ох, я все еще пытаюсь разобраться во всем этом. В любом случае, мы отлично ладили, даже лучше, чем обычно. Я могу проводить с ней почти каждый день, и тогда тебе не придется водить ее в этот глупый детский сад, где моей внучке рисуют… –
– Члены на ладонях?
Она краснеет и задыхается.
– Натаниэль, я твоя мама.
Я смеюсь, после чего подхожу к ней, чтобы обнять со спины и положить голову на ее пушистые волосы. Запах роз, достигает потаенных уголков моей души и возвращает меня во времена, когда все было хорошо.
– Ты вырастила мужчину, именно поэтому ты точно знакома с этим словом.
Она хихикает и сжимает мою руку на своем плече.
– Ты не будешь постоянно смотреть за Хоуп, мама. Ей нужно общаться с другими людьми, не говоря уже о том, что у тебя есть своя жизнь. Ты уже вырастила одного ребенка. Это не твоя ноша.
– Но мне несложно, – протестует она.
– Я знаю, но ты должна быть ее бабушкой, а не воспитателем или няней.
Мама ворчит что-то себе под нос, а затем побеждено говорит:
– Такой упрямый, вредный ребенок.
– Твой.
– Мой, – выдыхает она.
Я отстраняюсь и пячусь в сторону прихожей.
– Я забыл в машине телефон. Пойду заберу, а потом проверю Хоуп.
– Конечно ты это сделаешь, – мама встает из-за стола, качая головой.
Я говорю маме, чтобы она шла спать и не ходила за мной по пятам. Она может сколько угодно уверять меня в том, что ей нетрудно проводить время с Хоуп, но усталость на ее лице говорит об обратном.
Я знаю свою дочь, как и то, что Хоуп может утомить даже меня своей активностью бешеной белки. А маме давно не двадцать восемь лет, как мне, так что она абсолютно точно очень устала.
Я выхожу, тихо закрываю за собой дверь, а затем иду в направлении машины, но почти сразу же прирастаю к месту и на секунду подумываю, что сплю. Над лобовым стеклом склоняется девушка с красивыми ногами в спортивных шортах и золотистыми волосами из видео, воспроизведенного больше раз, чем следовало бы.
Это точно она, я уверен.
Наверное.
Не знаю.
Каковы шансы?
– Подождите! – Срываюсь с места, когда она убегает, ни разу не посмотрев в мою сторону. – Эй, женщина! Девушка! – Понятия не имею сколько ей лет, и как правильнее к ней обратиться.
Она быстро бежит в идеальной технике олимпийского чемпиона по легкой атлетике. Не похоже на то, что девушка спешит и целенаправленно отдаляется от меня. Это, скорее, какой-то убийственный вечерний спринт.
Я пытаюсь догнать ее, но она чертовски быстрая. Теперь ясно, откуда взялись эти ноги.
– Это моя машина! – кричу я, но она все еще не оборачивается. – Да что ты за чудачка! – Спотыкаясь, останавливаюсь, и из меня вырывается странный глубокий смех.
Я ощущаю его всей грудью. Каждой клеткой. Каждым прерывистым вздохом после бега. На секунду, я могу почувствовать искорку чего-то… живого.
Что это было и почему так на меня повлияло? Я совсем не знаю эту девушку. Ни ее лица, ни имени. Лишь волосы, поцелованные солнцем, и красивые ноги, заработанные, как мы выяснили, бегом на скорости Усэйна Болта.