Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без

Павлищева Наталья Павловна

Наташа ловила слегка недовольный взгляд брата, говоривший о бестолковой трате средств, и восхищенно-завистливые взгляды сестер, мол, какие веера и лорнеты, нам бы платья ситцевые…

– А мы и забыли, как в театре ложи выглядят. Все развлечения в том, что маменька в Кариан вдруг свозит. Но там приживалок полно, только и слышно молитвы да поклоны…

– Скучно, Таша, хоть волком вой. Никому мы не нужны, даже вон Дмитрию.

Дмитрий отмахивался:

– Не до вас.

– Вот так всегда, всем не до нас. А нам-то что делать? Уже в старых

девах, а изменений не предвидится.

Это была тема, не раз обсуждаемая в письмах. Тетка Екатерина Ивановна предложила взять одну из сестер, понятно, что старшую Екатерину, к себе и постараться представить ее ко двору, чтобы императрица сделала фрейлиной. Самой Екатерине о таком было страшно даже думать. Попасть из Полотняного Завода прямо ко двору….

Но для этого требовалось, прежде всего, решить два вопроса: во-первых, ехать в Петербург без денег, рассчитывая только на тетку, никак нельзя. Пушкин был прав, когда возражал, кошелек у Екатерины Ивановны не бездонный, всех содержать не может.

Во-вторых, Наталья Николаевна понимала, что, забирая в Петербург Екатерину, Александру оставлять одну здесь нельзя, это будет уж совсем нечестно. Загряжская предложила взять во дворец старшую, а младшей поселиться у Пушкиных, мол, Азя будет помогать Таше воспитывать детей.

Прочитав о таком предложении впервые, Азя разрыдалась. Неужели у нее судьба настоящей старой девы – жить приживалкой и воспитывать племянников? Было действительно горько. Сестры по сравнению с Наташей некрасивы, но что же им, пропасть в глуши, где женихов днем с огнем не сыщешь?

Наталья Николаевна попыталась успокоить:

– Азя, никто тебя возиться с моими детьми не заставит, я и сама справлюсь. А вот в свет вывезти смогу. Не всюду, для этого часто приглашения нужны, но смогу.

Видя, как заблестели глаза сестры, обрадовалась:

– Ты согласна?

Странный вопрос, как могла быть не согласна с таким предложением девушка, потерявшая уже всякую надежду когда-нибудь вырваться из глуши?

Но решение вопроса зависело не от Наташи и даже не от тетки Загряжской, согласие могли дать или не дать двое мужчин: Дмитрий Николаевич Гончаров и Пушкин. Дмитрий Николаевич – потому, что ему предстояло отправлять деньги на содержание сестер, как он уже посылал брату Ивану, поступившему на службу в императорскую гвардию.

А Пушкин потому, что жить сестрам предстояло в его доме. Пушкин и слышать не желал, чтобы его свояченица поселилась во дворце, слишком хорошо зная придворные нравы.

Пушкин оставил решение вопроса на усмотрение жены: «Хочешь забирать обеих сестер, забирай». И словно чувствуя что-то, добавлял, что в доме должна жить одна семья: муж, жена и дети или родители, если престарелые.

Знать бы, к чему приведет все это, может, и правда, Наталья Николаевна не настаивала бы на переезде сестер в Петербург? Но человек не знает будущего, а Таше очень хотелось помочь сестрам выбраться из тихого омута деревенской жизни…

Решение

отложили до приезда Пушкина, тот обещал к концу лета выбраться в Полотняный Завод сам, чтобы и немного развеяться, и семью забрать.

Наталья Николаевна не знала, что творилось в это время в Петербурге.

«Милостивый государь Александр Сергеевич.

Письмо ваше ко мне 25-го июня было мною представлено государю императору в подлиннике, и его императорское величество, не желая никого удерживать против воли, повелел сообщить г-ну вице-канцлеру об удовлетворении вашей просьбы, что и будет мною исполнено.

Затем на просьбу вашу о предоставлении вам и в отставке права посещать государственные архивы для извлечения справок государь император не изъявил своего соизволения, так как право сие может принадлежать единственно людям, пользующимся особенно доверенностью начальства.

Граф А. Х. Бенкендорф.

30 июня 1834 г.».

Пушкин вдруг решил все бросить и уехать в деревню. Попробуй он получить разрешение на это путем долгих переговоров с царем, может, и получилось бы, но столь резкая выходка едва не привела к печальным последствиям.

На счастье строптивого поэта, император поинтересовался у Жуковского, какая муха Пушкина укусила. Василий Андреевич пришел в ужас, но, не зная, чем вызвано такое решение приятеля, попросил сначала возможности с ним поговорить и поинтересовался, можно ли все исправить. Царь посоветовал просто забрать письмо с просьбой об отставке.

Пушкин по настоятельному совету (даже требованию) Жуковского письмо отозвал, но написал только Бенкендорфу, потому что писать самому царю было стыдно.

«Ты человек глупый, теперь я в этом совершенно уверен. Не только глупый, но и поведения непристойного: как ты мог, приступая к тому, что ты так искусно состряпал, не сказать мне о том ни слова, ни мне, ни Вяземскому – не понимаю!

Глупость досадная, эгоистическая, неизглаголанная глупость!..

Напиши немедленно государю письмо и отдай графу Бенкендорфу…

Если не воспользуешься этой возможностью, то будешь то щетинистое животное, которое питается желудями и своим хрюканьем оскорбляет слух всякого благовоспитанного человека;

без галиматьи, поступишь дурно и глупо, повредишь себе на целую жизнь и заслужишь свое и друзей неодобрение, по крайней мере, мое.

В. А. Жуковский.

3 июля 1834 г.».

Когда первый порыв прошел, Пушкин сообразил, что только что натворил. Если бы не помощь Жуковского, он действительно мог испортить себе и своей семье жизнь.

Уход в отставку означал не только потерю верных 5000 рублей в год, это была невозможность больше работать в архивах (кто же допустит к государственным бумагам частное лицо?), нужно было вернуть долг казне, в счет которого вносилась зарплата. К тому же обиженный государь больше не желал ни видеть, ни слышать поэта, а это означало невозможность печататься…