Натиск
Шрифт:
— Какие настроения в городе? — спросил я Андроника.
— Страх. Пришли более дня назад сведения, что в проходе в Дарданеллы скопилось невообразимое количество венецианских, сицилийских и французских кораблей. Есть даже венгерские. Вот все и паникуют, — сказал евнух, показывая своим дрожащим голосом, что он не выделяется из коллектива паникеров.
— У страха глаза велики. Я вовсе не понимаю, чего можно боятся такому большому городу. Константинополь может пасть только изнутри, — сказал я, припоминая из истории события, связанные с двумя падениями Великого Восточного Города.
Как взяли венецианцы и крестоносцы
Примерно так же действовали и турки-османы в 1453 году, правда они еще лупили мощнейшими пушками по всему периметру. У Венеции пушек нет, но есть метательные орудия, вот только в эти игры с метанием снарядов, следует играть вдвоем. Я, кстати, еще не слез с коня, но уже отдал приказ Ефрему отправить всех, кто когда-либо участвовал в постройке метательных механизмов в лес. Нужно успеть заготовить хоть бы даже просто древесину, чтобы после, под прикрытием стен создавать все новые и новые катапульты и требуше.
— О чем меня будет спрашивать василевс? — спросил я евнуха.
— Будто бы ты, воеводы и не догадываешься, — с некоторым раздражением отвечал Андроник.
— Ты или разговаривай со мной нормально, или я тебе нос откушу. Так гляди и никаких выпуклых частей тела больше не останется, кроме толского живота, — сказал я с ухмылкой.
— Прости, воевода, переживаю я нынче много. Уже давно стены Константинополя не осаждали враги, — повинился евнух.
— Помните, небось, прибитый щит русского князя Олега на воротах Царьграда? — сказал я и погрозил указательным пальцем евнуху.
— Не будем ворошить прошлое. А нынче василевс готов на многое, чтобы только ты участвовал всеми своими людьми в обороне города. Он знает, что даже твои купцы иногда тренируются во владении копьём и стреляют из арбалетов, — поведал мне весьма важную информацию Андроник.
Теперь, вне зависимости от провала моей миссии в Венгрии, я могу требовать, ну или просить, у императора почти всё что угодно. А угодно мне патриаршество на Руси. И во имя этой цели можно даже постоять за православный городок Константинополь.
Вместе с тем, от меня не укрылось и то, что император живо интересуется делами Братства. На территории Русского Дома, а так же Русских сладов, есть небольшие полигоны со спортивными городками и стрельбищами. Тут происходят, как каждодневные тренировки воинов Братства, хотя по большей степени, все же ратников выводят за стены города, так и оттачивают свои навыки все остальные люди Братства: торговцы, кладовщики, местные ремесленники, обслуживающие русскую миссию, гребцы.
В общей сложности, сейчас в русской миссии, вместе с великокняжескими людьми, которые в большинстве своем так же не лыком шиты, более двух с половиной тысяч человек. Из них условно «под копье» можно ставить до двух тысяч двухсот бойцов. Арбалеты есть у всех, у моих ближников, так и вовсе с тремя тетивами, что позволят произвести три быстрых выстрела без перезарядки, правда со существенным снижением мощности. Для сидения в осаде, когда идет приступ и враг уже очень близко,
— Обожди, воевода, — сказал мне евнух, когда мы уже прибыли во Влахернский дворец.
Мануил собрал совещание и Андроник поспешил узнать, могу ли я присутствовать при принятии судьбоносных решений. Оказалось, что могу. Так что ждать пришлось не долго, и уже через десять минут я сидел за большим столом, во главе которого, с возвышением на метр, восседал Мануил.
Общая психология собравшихся кричала о том, что люди явно растерялись и несколько не понимают, что именно делать. Был ранее разговор о том, что атака может состояться, но в нее почти никто и не верил, тем более, что, как я знал, уже состоялся первый раут переговоров между византийцами и венецианцами по мирному урегулированию ситуации с разгромом Венецианского квартала. Венецианцы, кстати, удрали за три дня до того, как стало известно о приближении большого вражеского флота к Константинополю.
Вот такие они, дипломаты. Как тут не хитрить и не подставлять, оставаться с какими-нибудь принципами, если, в принципе, правил в политике нет. Хотя одно правило есть: если может обмануть, обманывай.
— Русь поможет нам отстоять город? — спросил меня василевс Мануил, как только я отвесил почти все причитающиеся поклоны и присел за стол.
Почти все поклоны, так как при официальных приемах я должен был лечь на мраморный пол, да еще и руки распластать в разные стороны, не смея посмотреть на Багрянородного василевса. Если бы такое требовали от меня, то я лучше бы сбежал из Константинополя, правда оставил бы своих людей, потому как терять связи с Византией нельзя.
— Прости, василевс, мы и рады бы, и ты понимаешь, что великий князь наделил меня властью и над его людьми, но желание мое ты знаешь, — сказал я.
— Ты смеешь дерзить мне? — вызверился Мануил.
Я резко встал, поклонился.
— Нет, василевс. Но и нужно же знать, за что погибают русские православные, — не сдавался я, хотя и проявил внешнюю покорность, поклоняясь.
— А за веру православную? А за деньги? — уже без явного металла в голосе, скорее, с любопытством спрашивал император.
— Деньги я заработаю, веру у меня никто не заберет, это выбор души и сердца. Но именно за нее я хотел бы крепко стать, — сказал я, намекая на главную мою цель на сегодняшний день.
— Прояви себя с лучшей стороны, а не так, как в Венгрии, и все будет. На том мое слово, — торжественно сказал Мануил.
— Все мои люди готовы к войне и у меня есть мысли, как победить, — сказал я.
— Что скажешь, Мариан Марвокатакалон? Выслушаем воеводу русского? — с усмешкой спросил император.
— Послушаем, что нам поведают юные мужи. Не подобное ли тому мы услышим, что уже сказал Алексей Аксух, также по молодости своей, не понимающий происходящего, — пытался задеть меня Маврокатакалон.
Мариан был седовласым, морщинистым, чуть сгорбленным, стариком, самомнение которого, видимо, зашкаливало. Особенно сейчас старый воин, когда ряд видных полководцев Византии отправились либо на границу с сельджуками, либо в поход в Египет, воспрял духом. Ранее мне встречаться с ним не довелось. Император как-то не привечал старика. Возможно сейчас Мануилу не на кого положиться, поэтому он и слушает всех и каждого, кто имеет смелость, или наглость, говорить.