Natura bestiarum.
Шрифт:
— В таком случае, ты напрасно паришься: ничего нового не случится. Все то же.
— Все то же, — рассеянно кивнул он, оглядывая Хагнера-младшего, так же, как и утром, сидящего молча, глядя в стол. — А парню ведь совсем нехорошо, а?
— Именно это я тебе и говорил минуту назад… а тебя это, кажется, веселит?
— Меня это интересует, — поправил Курт, и помощник приподнял брови в наигранном удивлении:
— С чего бы? Внезапный приступ человеколюбия?
— Я не стану поддаваться твоим провокациям, —
— Брось свои игры. Что у тебя на уме?
— Что у нихна уме — вот вопрос, — поправил Курт. — Вопрос из вопросов.
— Хорошо, — недовольно вздохнул Бруно, окинув быстрым взглядом усталых соседей. — Это просто. Ян поглощен спасением тела спасенной тобою души. Душа, судя по заплаканным глазам, предается жалости к себе и пытается вообразить, что скажет ей родня, когда волей-неволей придется возвратиться домой. Феликс… о товаре своем не сказал ни слова, зато молиться так и не прекратил… Тут уж, как ни крути, ликантропа упомянуть придется. Его, кажется, ничто иное не тревожит.
— Принимается. Porro [33] .
33
Далее (лат.).
— Трактирщик, судя по взглядам в сторону кладовых, более всего обеспокоен тем, что оставит после себя бесценная кобыла Яна. Хозяйка погружена в заботы… и временами в сочувствие покойному; как, собственно, и все присутствующие женщины. Вольф держится и пытается показаться отцу в наилучшем виде — изображает достойного хозяина. Временами поглядывает на Марию и явно сожалеет о том, что не ему пришла в голову мысль заняться ее утешением. Фон Зайденберг… С ним все ясно. Казнит себя и теперь уж точно готов исполнить любое твое распоряжение. Если судить по выражению лица, жаждет мести и обеления в глазах нашего сообщества. Карл Штефан косится на тебя и на дверь; продумывает, как бы сделать ноги, не попавшись при этом тебе, ликантропу или не заблудившись в метели. Я изложил все верно, или что-то мой взгляд упустил?
— Кого-то, — поправил Курт. — Двоих.
— Амалию с сыном обсуждать нет смысла — и без того все ясно.
— Я бы так не сказал. И вынужден констатировать, что некоторая личная заинтересованность в твоем случае является причиной предвзятости.
— Ну так блесни, — предложил Бруно недовольно. — Что, по-твоему, волнует Макса, кроме тяжело протекающей простуды,
— Он ни разу за эти дни не пожаловался ни на жар, ни на боль в горле…
— Ему четырнадцать, — возразил помощник снисходительно. — Ты в его возрасте не пытался выглядеть взрослым? Не стеснялся показывать слабость?
— Амалия ни разу не попросила трактирщика отыскать в своих запасах какие-нибудь травы…
— Так же, как и мы, понимает, что навряд ли он запас аптеку.
— Не попросила особенной пищи, подходящей для больного…
— Капиталы не позволяют.
— Этому пятну на полу оба уделяют внимания больше, нежели друг другу или кому-то из присутствующих.
— Она женщина, если ты этого до сих пор не заметил, и притом довольно мягкосердечная. А Макс, если я сделал правильный вывод из всего услышанного от Амалии, до сей поры оберегался ею от любых гнетущих переживаний.
— Довольно странно. Они жили при мельнице. В деревне. Стало быть, мясо и птицу не покупали на городском рынке в разделанном виде, а — выращивали гусей-кур сами, сами резали и потрошили. Быть может, и свиней тоже. Ты жил в деревне; знаешь, как это бывает. Визг, ручьи крови, скользкие потроха…
— Люди разные, — пожал плечами Бруно. — Есть даже столь чудн ые личности, что чувствуют себя неуютно в присутствии человеческой смерти.
— Глаза у него не испуганные, — заметил Курт задумчиво, исподволь бросив взгляд на Хагнера. — Он не пытается отогнать от себя мысль о том, что минувшей ночью здесь лежало растерзанное тело, не пытается заставить себя не думать об этом… Что-то в этих глазах другое. Такой взгляд я уже видел — у тех, чью вину удавалось таки доказать в первую очередь им самим.
— Eia.
— Посмотри на него. Это не лицо испуганного чужой смертью подростка. Здесь что-то другое. Ожесточенность. Обреченность… и чувство вины. Таким взглядом смотрит на место преступления убийца, еще не привыкший к тому, что творит.
— И в чем же, по-твоему, парень виновен?
— Понятия не имею. Быть может, доведенный до края бедственным положением, грабанул пожитки мертвяка, пока все мы спали. Или выкинул еще какую пакость. Или здесь что-то, о чем я пока не могу подумать, но обязательно подумаю, когда узнаю больше.
— Тебя корежит от скуки, — приговорил Бруно убежденно. — Дело муторное, подозреваемый известен, но невидим, разгадывать нечего — и ты ищешь, куда приложить мозг.
— Ну, да, — согласился он легко, кивнув на молчаливую Амалию. — Пересядь-ка к ним.
— Для чего? — нахмурился помощник с подозрением. — Ты что задумал?
— Пересядь к ним, — повторил Курт настойчиво. — Вывернись наизнанку, но чтоб к себе в комнату они не ушли, пока я не вернусь.