Natura bestiarum.
Шрифт:
— Вот, — торопливо швырнув на стол пять серебряных монет, еще блещущих новизной, констатировал Бруно. — Что дальше?
— Протри их шнапсом; деньги штука едва ль не самая грязная на свете — неизвестно, кто и чем их лапал и где хранил. Как там вода?
— На огне, — отозвался Велле тускло, отстраненно глядя в капающую на пол кровь.
— Замечательно, — протянул Карл Штефан. — Вот это попали. Это значит, что нас круглые сутки пасут восемь тварей?
— Он напал один, — возразил охотник и, забрав у Бруно оттертую до блеска монету, протянул Курту: — Приложи к ране и держи… Он напал один, сам. Значит, его приятели
— Значит, — уточнил Хагнер, — теперь нельзя покидать этих стен и днем тоже?
— В ближайшие несколько часов — можно, — с нескрываемым злорадством усмехнулся Ван Аллен. — Молот Ведьм вспорол ему плечо и вену на бедре, а я успел зацепить по хребту. Такое даже у него не затянется просто так… Неплохо, кстати замечу, было сработано. Не знаю, кто вас натаскивает, но вижу, что слухи об инквизиторских умениях — не пустой треп, и в то, что ты прошел з амок со стригами — верю. Я б сказал, что в скорости ты ему не уступил.
— Я ранен, — возразил Курт, покривившись, и тот отмахнулся:
— Он тоже. И, заметь, куда серьезней. Жаль лишь, что от тебя ему досталось сталью; было бы железо и у тебя, как знать, быть может, мы от него избавились бы дня на два, а там и конец полнолунию.
— Теперь я не уверен даже в том, что это будет иметь значение, — вздохнул он, отняв окровавленную монету ото лба, и скептически уточнил: — Эта симпатическая ворожба впрямь должна помочь?
— Скажем так — а другие предложения есть?.. Приставь обратно и держи. А теперь поясни, о чем это ты.
— В первую ночь, когда были убиты лошади, он был здесь один. Мы слышали вой; теперь мы знаем, что он собирал стаю — они припозднились, и он указывал, куда следует идти. Теперь это ясно. Однако кто-то же открыл задвижку на дверях конюшни; этого не сделаешь волчьими лапами, для этого нужны руки. А это значит, что и в ту ночь тоже он мог обрести человеческий облик на нужное ему время и стать снова волком. По собственному произволению. По своей воле. В свете этого я бы пересмотрел основные знания, известные охотничьему сообществу, касательно ликантропов. Скорее всего, Карл прав — до сих пор просто не оставалось в живых тех, кто мог рассказать о способности оборотней такого класса, достигнув зрелости, менять облик по желанию. Как знать, быть может, нам не известно и большее? К примеру, то, что они вольны делать это вовсе в любой день и любую ночь в году? Ну, а они, в свою очередь, активно поддерживают в людях это заблуждение, тем самым оставив для себя маленькое тайное оружие против нас.
— Тогда почему он не напал в первый день?
— Да по какой угодно причине, — пожал плечами Курт. — Ждал своих. Ждал, не появятся ли еще постояльцы, пересчитывал имеющихся, приглядывался к тому, как мы себя ведем, желудок прихватило, лапу свело — да почему угодно. Или просто увидел здесь тебя и двух инквизиторов; думаю, столь исключительное стечение обстоятельств не только нам показалось невероятным.
— Самое главное и неприятное заключается в том, что возразить, кажется, нечего, — мрачно подвел итог рыцарь, когда Ван Аллен, не ответив, лишь вздохнул, усевшись к столу напротив. — Стало быть, то, на что мы рассчитывали прежде, а именно дождаться окончания полнолуния, нас не спасет. Пусть остальные семеро потеряют свои способности,
— Гнев Господень настигнет вас, что бы вы ни решили, — возразил торговец убежденно. — Станете ли вы биться или сложите оружие — ничто не изменит воли Его.
— Помнишь, Феликс, в первый день нашего заточения здесь я предостерегал кое от чего? — поинтересовался Курт благожелательно. — Если ты не соберешься с силами и духом и не залатаешь свою медленно протекающую крышу, я буду вынужден и в самом деле запереть тебя в отдельной комнате от греха подальше.
— И даже служитель Господень не видит Его кары, даже когда она так близка! На что ж нам надеяться?
— На себя, — отрезал Ван Аллен. — Тебе Господь дал руки, ноги и мозги, шевелить которыми — уже исключительно твоя задача. Альфред, как там вода?
— Сейчас взгляну, — вздохнул трактирщик, тяжело поднявшись. — Спорить здесь нечего, Феликс. Господин охотник прав, а ты, уж прости, заговариваться начал. Что и почему решил Господь — тебе это не может быть ведомо, равно как и всякому из нас.
— Мне, — произнес рыцарь хмуро, — более по нраву мысль содрать шкуру с одной из тварей, убивших парня, чем сложить руки и ждать смерти.
— Хороший настрой, — одобрил охотник, — вот только с нашим вооружением это будет довольно сложно. Мы можем лишь, как прежде, резать их или обороняться огнем, вынуждая отступать и зализывать раны, и остается лишь надеяться на то, что кому-то из нас удастся подобраться близко и при удачном ударе нанести ранение критическое — вроде отрубленных конечностей или головы; да и стрелы Молота Ведьм, если удачно в глаз, вполне даже ничего. Из железных предметов в нашем распоряжении разве что стрелы от моего арбалета; но для этого надо подобраться вплотную, к тому же ими можно лишь колоть… да еще есть кочерга и ободы на бочках в запасниках хозяина; у этого скопидома даже вилки деревянные. Ножи же этим тварям, что иголки… Сено для гостевых лошадей он закупает у крестьян и косы не имеет, даже позабытой, тупой и проржавевшей. Есть лишь серп… в нашем положении это все равно, что тот же нож.
— И много помощи оказала б вам ржавая тупая коса? — снисходительно улыбнулся торговец. — Помышляя только о спасении своей жизни, вы начинаете метаться, ища убежища от гибели в бессмысленных попытках…
— Это железо, — оборвал Ван Аллен раздраженно. — Железо есть железо. Тупое — заточить, ржавое — отчистить; даже железная труба, если ею как следует садануть твари по черепу, большое подспорье, даже ржавая.
— То есть, — вдруг утратив возвышенно-проповеднические нотки в глоссе, уточнил Феликс, — сгодится и впрямь даже такое? То есть, и тупое, и ржавое?
— Сгодится вполне. А что — есть идеи? Предлагаешь сбегать в соседнюю деревню за парой кос?
— Нет, — притихше отозвался торговец. — В сарай, куда мы отнесли тело. Моя повозка полна железного лома и всякого старого железного добра. Везу на перековку…
— Ты… — задохнувшись, выговорил Ван Аллен, — ты… И ты, святоша доморощенный, все это время молчал?! Слышал, что мы тут говорим — и молчал?!
— Так я-то думал, что железо нужно хорошее! — с отчаянием пояснил тот. — Вроде вашего меча, к примеру, или еще что в таком роде! Я думал — надо, чтоб чистое, отточенное! А у меня сплошь ржа и покороблено все!