Натуралист на Амазонке

Бейтс Генри Уолтер

21 сентября. В 5 часов пополудни мы вышли из тесной и душной лощины, по которой течет Купари, в широкий Тапажос и снова вздохнули свободно. Как наслаждался я после столь долгого пребывания в теснине обширным видом на гористые берега, серую даль, темную воду, волнуемую свежим ветром! Жара, москиты, скудная и скверная пища, тяжкий труд и тревога сильно отразились на состоянии моего здоровья, и теперь я стремился как можно скорее вернуться в Сантарен.

Когда мы зашли в Авейрус погрузить кое-какие ящики, оставленные там мной, и свести счеты с капитаном Антониу, оказалось, что почти все население страдает лихорадкой и рвотой, от которых не помогали гомеопатические пилюли падри [священника]. На Тапажосе в продолжение ряда последних лет почти не бывало эпидемий, хотя в прошлом это была очень нездоровая река. Теперь как будто вернулись времена болезней; год, последовавший за моим посещением, (1853) был самым губительным изо всех, какие переживала эта часть страны. Вспыхнул сыпной тиф, поражавший людей всех рас без различия. В Сантарен пришли самые печальные сведения: мои друзья на Купари пострадали особенно сильно. Жуан Араку и вся его семья пали жертвой эпидемии, выздоровела только жена; умерли также мой друг Антониу Малагейта и много народа в селении мундуруку.

Плавание

вниз по Тапажосу в самый разгар сухого сезона (а до него оставалось совсем мало времени) очень опасно из-за сильных ветров, мелководья даже вдали от берегов, и отсутствия течения. К концу сентября река футов на 30 мельче, чем в июне, и во многих местах выходят на поверхность или лежат неглубоко под водой скалистые пороги. Меня предупреждали обо всем этом мои купарийские друзья, но я все же не представлял себе вполне, что нам придется претерпеть. Челны плывут вниз по реке только ночью, когда с восточного берега дует террал — слабый береговой бриз. Днем с низовьев реки дует сильный ветер, бороться с которым невозможно, так как нет течения; зыбь, поднимаемая этим ветром, который проносится над десятками миль мелководья, опасна для малых судов. На берегу на большей части всего расстояния нет никакого убежища, за исключением нескольких небольших гаваней, называемых эсперами; лодочники в расчете на них тщательно планируют каждый ночной переход таким образом, чтобы достигнуть наутро какой-нибудь эсперы, прежде чем начнется ветер.

Мы покинули Авейрус вечером 21-го и, подгоняемые слабым береговым бризом, медленно поплыли вниз, держась за милю от восточного берега. Ярко светила луна, и, когда ветер стихал, матросы весело налегали на весла; террал доносил из леса приятный запах, напоминавший резеду. В полночь мы развели огонь и выпили по чашке кофе, а в три часа утра добрались до ситиу отца Рихарду — индейца по имени Андрё, бросили там якорь и улеглись спать.

22 сентября. Утром к нам явился старик Андре со своей женой. Он» принесли трех тракажа, т. е. черепах, и корзину яиц тракажа, чтобы выменять их у меня на бумажную ткань и кашасу. Рикарду, который уже некоторое время выражал недовольство, теперь, удовлетворив свое стремление повидать родителей, с радостью согласился сопровождать меня до Сантарена. Лишиться человека посредине путешествия было бы крайне неприятно, тем более что капитан Антониу в Авейрусе заболел и нигде по соседству никого достать нельзя было, но если бы мы не зашли в ситиу Андре, то нам не удалось бы удержать Рикарду от бегства при первой же высадке. Это был живой, беспокойный парень; хотя вначале он был дерзок и доставлял немало хлопот, но потом стал очень хорошим слугой; его товарищ Алберту был совершенно иного нрава: он был чрезвычайно молчалив и выполнял все свои обязанности с самой невозмутимой неуклонностью.

Мы выехали в 11 часов утра и успели немного проплыть, когда подул ветер е низовьев реки, и нам пришлось снова бросить якорь. Террал поднялся в 6 часов вечера, и с его помощью мы миновали длинную полосу окаймленного скалами берега близ Ита-Пуамы. В 10 часов чудовищный порыв ветра, налетевший из расщелины между холмами, подхватил нас, надув паруса бейдевинд [32] , и швырнул челн чуть ли не набок, в то время как мы находились почти в миле от берега. У Жозе достало присутствия духа отпустить грота-шкот [33] , а я прыгнул вперед и опустил шпринтов фока [34] ; оба индейца стояли, остолбенев, на носу. На нас обрушилось то, что лодочники называют trovoada secca, т.е. белым шквалом. Река в несколько минут вся покрылась пеной; ветер стих через какие-нибудь полчаса, но и террал не дул всю ночь, так что мы пошли на веслах к берегу в поисках якорной стоянки.

32

Бейдевинд — курс корабля, при котором ветер направлен сбоку спереди, т.е. когда угол между направлением ветра и диаметральной плоскостью корабля менее 90°.

33

Грота-шкот — канат, предназначенный для управления нижним парусом грот-мачты.

34

Фок — нижний парус фок-мачты.

К полуночи 23-го достигли Тапаиуны, а утром 24-го прибыли в Ретиру, где встретили моего знакомого — ловкого сантаренского купца сеньора Шику Онориу. Его челн был больше размером и гораздо лучше снаряжен, чем мой. Весь день снизу дул сильный ветер, и мы остались здесь с Онориу. С ним была жена и несколько индейцев, мужчин и женщин. Мы развесили гамаки под деревьями и вместе позавтракали и пообедали, разостлав скатерть в тени на песчаном пляже, а до того убили множество рыбы при помощи тимбо, запас которых достали в Ита-Пуаме. Ночью, воспользовавшись береговым бризом, мы снова пустились в путь. Вода была мелкой на большом расстоянии от берега, а так как челн наш имел меньшую осадку, он пошел впереди, и наш лотовой выкрикивал результаты промеров для шедшего сзади купца; на расстоянии полумили от берега глубина составляла всего 1 фатом. Следующий день (25-е) мы провели в устье протока под названием Пини, как раз напротив селения Бонн, а за ночь продвинулись миль на 12. От каждого мыса на милю или две в середину реки простиралась длинная песчаная коса, которую приходилось огибать, делая большой круг. Террал стих в полночь, когда мы находились близ эсперы под названием Марай — устья мелководного протока.

26 сентября. Перспектива провести весь этот унылый день в Марай мне не улыбалась: бродить по берегу там нельзя было, потому что лес совершенно непроходим, а землю еще отчасти покрывала вода. Кроме того, мы употребили последнюю щепку, чтобы сварить кофе на заре, а достать новых дров в этом месте было невозможно. Так как в это утро на реке стоял мертвый штиль, я в 10 часов отдал распоряжение выйти из гавани и попробовать добраться на веслах до Пакиатубы, до которой оставалось всего 5 миль. Мы обогнули подводную косу, тянувшуюся от устья протока, и весело поплыли через залив, в глубине которого находилась гавань маленького поселения, как вдруг, к нашему ужасу, заметили в нескольких милях вниз по реке признаки надвигающегося снизу сильного дневного ветра, — к нам

быстро приближалась длинная полоса пены, за которой темнела вода. Наши матросы тщетно старались достигнуть гавани; ветер нагонял нас, и мы бросили якорь на глубину трех фатомов в 2 милях от суши, лежавшей с подветренной стороны и отделенной от нас мелководьем. Шквал налетел с неистовой силой; огромные валы заливали судно, и мы промокли от брызг. Я не ожидал, что наш якорь выдержит, на всякий случай вытравил очень много каната и ждал на носе что же будет дальше; Жозе расположился у руля, а матросы стояли у кливера и фока, чтобы быть наготове на тот случай, если бы нам пришлось попытаться пройти над косой Марай, которая находилась теперь почти прямо с подветренной стороны от нас. Тем не менее наш кусочек железа удержался на месте — дно, к счастью, оказалось не таким песчаным, как во многих других местах около берега; однако, начал внушать опасения наш слабый канат. Мы оставались в таком положении целый день. Не было еды, так как в трюме все перемешалось в беспорядке — ящики с провизией, корзины, котелки и посуда. Ветер усилился к вечеру, когда огненно-красное солнце село за окутанные дымкой холмы на западном берегу; унылый характер пейзажа подчеркивался необычными цветовыми контрастами между черной, как смоль, водой и зловещими отблесками небес. Огромные волны то и дело разбивались о нос нашего судна, которое все дрожало под ударами. Если бы нас понесло здесь к берегу, все мои драгоценные коллекции были бы безвозвратно утрачены. Сами мы легко могли бы добраться до суши и пересесть на судно сеньора Онориу, который оставался позади у Пини и должен был проплыть мимо в ближайшие два-три дня. Когда наступила ночь, я в изнеможении от бессонной вахты улегся и заснул по примеру своих людей, которые поступили так же несколько раньше. Около 9 часов меня разбудил стук монтарии о борт судна — оно неожиданно повернуло через фордевинд, и полная луна, видневшаяся прежде за кормой, озарила своим сиянием каюту. Ветер сразу же прекратился, уступив место легким дуновениям с восточного берега и оставив после себя мертвую зыбь, катившуюся в мелководную бухту.

После этого я решил не идти ни на шаг дальше Пакиатубы, пока не добуду еще одного матроса, знакомого к тому же с судоходством по реке в этот сезон. Мы добрались до пристани в 10 часов и бросили якорь в устье протока. Утром я пошел по прекрасным тенистым лесным тропинкам, которые в июне, когда мы заходили сюда, плывя вверх по реке, служили фарватером, к дому надзирателя Сиприану. После бесконечных хлопот удалось убедить Сиприану дать мне еще одного индейца. В этом селении обосновалось около 30 семейств, но почти все здоровые мужчины были взяты за последние несколько недель правительством, чтобы сопровождать военную экспедицию против беглых негров, поселившихся в деревнях в глубине страны. Сеньор Сиприану был симпатичный и крайне вежливый молодой мамелуку. Он проводил нас в ночь на 28-е за 5 миль вниз по реке к мысу Жагуарари, где жил тот человек, которого он собирался послать со мной. Я был рад, когда оказалось, что мой новый матрос — солидный женатый индеец средних лет; мне показалось добрым знаком и его имя — Анжелу Кустодиу (ангел-хранитель).

Мыс Жагуарари представляет собой в это время года высокий песчаный берег, имеющий своим продолжением узкую косу, которая простирается мили на 3 по направлению к середине реки. Мы обогнули косу с большим трудом ночью 29-го и до рассвета достигли недурного убежища за подобной же песчаной отмелью у мыса Акаратингари, расположенного милях в 5 по прямой от места последней нашей стоянки. Мы остались здесь на весь день; матросы отжали тимбо в тихом озере между песчаной отмелью и берегом и добыли громадное количество рыбы, из которой я отобрал для моей коллекции шесть новых видов. За последующие две ночи мы продвинулись несколько больше, но сильный террал дул теперь всегда с северо-северо-востока и только после полуночи, поэтому часы, в течение которых мы могли плыть, сокращались, и нам приходилось разыскивать ближайшее убежище, не то нас отнесло бы обратно быстрее, чем мы продвинулись вперед.

2 октября мы достигли мыса Кажетуба и провели приятный день на берегу. Речной пейзаж в этих местах замечательно красив. Внизу широкого залива Арамана-и у подножия цепи поросших густым лесом холмов виднеются немногочисленные дома поселенцев; приподнятый над водой пляж белоснежного песка, врезаясь глубокими дугами в береговую линию, тянется от одного мыса к другому. До противоположного берега реки 10-11 миль, но к северу вплоть до четко рисующегося горизонта видны лишь вода да небо. Местность около мыса Кажетуба сходна с окрестностью Сантарена — те же кампу с рассеянными деревьями. Мы набрали много диких плодов — кажу, умири и апиранги. Ягода умири (Humiriumfluribundum), черная, с косточкой внутри, сходная по виду с черносливом и мало отличающаяся от него по вкусу. Апиранга — ярко-зеленая ягода с жесткой кожурой и сладкой вяжущей мякотью, в которой заключены семена. Между этим мысом и Алтар-ду-Шаном тянулась длинная полоса песчаного пляжа с довольно глубокой водой около берега, поэтому наши матросы вышли на берег с канатом и легко потащили куберту бечевой до самого селения. Здесь навстречу нам прошел длинный, тяжело нагруженный челн с горняками, направлявшимися во внутренние провинции. Команда состояла из десятка индейцев, толкавших лодку шестами: матросы — по пять с каждого борта — шагали один за другим по доске, настланной с этой целью, от носа к корме.

Мы потратили две ночи, огибая мыс Куруру, где за Алтар-ду-Шаном река, как я уже упоминал, отклоняется от своего направления на север. Беспорядочная груда камней, из-за которой терпит крушение много судов, тяжело груженных фариньей, простирается в этот сезон мелководья от подножия высокого утеса далеко на середину реки. В первую ночь (3 октября) шквал прогнал нас назад. Подгоняемые легким терралом, мы благополучно огибали косу, но тут маленькая черная туча, видневшаяся где-то около восходившей луны, вдруг разостлалась по небу к северу; береговой бриз стих, и над рекой поперек течения стали проноситься страшные порывы ветра. С великим трудом мы вновь укрылись за мысом. В течение двух часов свирепствовал чуть ли не ураган, и все это время небо у нас над головой оставалось восхитительно ясным и звездным. Сначала убежище наше было не вполне надежным, потому что ветер рвал такелаж парусов, а якорь начало волочить по дну. Однако Анжелу Кустодиу схватил канат, привязанный к фок-мачте, и прыгнул на берег; если бы он этого не сделал, нас, вероятно, погнало бы на много миль обратно вверх по бурной реке. После того как туча ушла, задул обычный восточный ветер, и дальнейшее наше продвижение по существу прекратилось на всю. ночь. На следующий день мы, закрепив как следует челн, вышли все на берег и проспали в тени деревьев с 11 часов до 5.