Натюрморт с дятлом
Шрифт:
У графа Парижского, претендента на французский престол, было одиннадцать детей, которые от скуки баловались изящными искусствами: герцог Орлеанский, к примеру, издавал журнал, посвященный живописи, а принц Тибо заведовал картинной галереей. В Бразилии королевский род Орлеан-Браганса насчитывал не менее восемнадцати молодых наследников, обладавших уймой энергии, времени и денег. Отто фон Габсбург, который непременно стал бы императором, если бы Австрийская империя не исчезла с карты Земли, имел семерых сыновей и дочерей, и те тоже в меру своих дилетантских способностей посвятили себя культуре. Итальянские принцы Энрико Ассизский и Амедео Савойский управляли семейным имуществом и при этом разделяли страсть королевы Тилли
Раз уж низложенные монархи лишились собственных государств, почему бы им не сплотиться ради служения миру? Их королевством стала бы вся планета. Они могли бы объединить свои таланты и опыт, громкие имена и солидные состояния (род Фюрстенберг-Баркалона был самым бедным из всех), свое влияние и блеск в королевском крестовом походе во имя охраны окружающей среды и рационального природопользования, на благо прекрасной империи под названием Земля. Они приложат все усилия, чтобы действовать эффективно и энергично. Разумеется, их имена будут воспеты, а если им непременно захочется надеть короны, Ли-Шери снабдит их коронами в любом количестве. Все вместе они получат статус монархов Мю – принцесса придумала это название в честь затерянного континента, острова-праматери, родины напевных мелодий, земли, чьи напоенные душистыми травяными ароматами храмы когда-то ушли на дно морское. Все члены коллективной монархии будут равноправными королями Мю, и каждый станет властителем государства без границ.
– Поскольку Гавайские острова – это выступающие вершины затонувшего континента Мю, – объясняла принцесса, – вполне логично, что штаб-квартира монархии, если хотите – ее двор должен располагаться на Гавайях и, может быть, прямо здесь, в Лахайне, так как Лахайна прежде была монархической столицей и знакома с королевскими церемониями.
– Это потрясающая идея! – захлебываясь от восторга, воскликнул Рид Джарвис, репортер из «Пипл». Ему и в самом деле было чему порадоваться. Мысль о создании королевского двора Мю давала ему отличное зерно сюжета, крепкое ядрышко, вокруг которого он мог слепить конфетку. Теперь можно было заваривать сироп – начать с вопросов, представляющих интерес для широкой публики («Каково было вам, принцессе крови, провести детство и юность в ветхом доме где-то на задворках штата Вашингтон, ходить в обычную школу, танцевать в группе поддержки?»), а потом постепенно добавлять подробности, до которых редакторы и читатели журналов о «звездах» охочи больше всего, – деньги и секс.
– Вы когда-нибудь сожалели об утрате семейного состояния?
– Это случилось очень давно, еще до моего рождения. Есть вещи поважнее богатства.
– С кем вы сейчас встречаетесь? Отдаете ли вы особое предпочтение кому-либо из поклонников?
– У меня нет поклонников.
– Ни одного?
– Ни одного.
– Но вы столь привлекательны и умны! Неужели у вас нет личной жизни?
– А у кого она сейчас есть? В наши дни люди довольствуются сексуальной, а не личной жизнью, а многие отказываются и от секса. У меня нет личной жизни, потому что я ни разу не встречала мужчину, который знал бы, как устроить личную жизнь. Может быть, я и сама этого не знаю. – Слезы хлынули из глаз Ли-Шери, будто амебы-мустанги, вырвавшиеся из стойла на родео в биологической лаборатории.
Знай Рид Джарвис, что голубая кровь Ли-Шери в данный момент слегка разбавлена текилой, он отчасти связал бы ее эмоциональность с выпитым алкоголем и не стал бы изображать принцессу этакой ледяной статуей в жарко натопленной комнате. Как бы то ни было, представленный читателям «Пипл» портрет романтичной девушки с глазами, полными слез, все же больше соответствовал действительности, чем эпитеты, которыми наградили
Безумства бывают тяжелыми и легкими. Первые имеют лунную природу, вторые – солнечную.
Легкие безумства представляют собой нестабильную смесь амбиций, агрессивности и страхов подросткового периода – бесполезный груз, от которого следовало избавиться давным-давно. Тяжелые безумства – это порывы души: инстинктивно вы чувствуете, что поступаете верно, тогда как окружающие скорее всего покрутят пальцем у виска.
Легкие безумства приводят к конфликту с самим собой. Тяжелые – к конфликту с другими. Всегда предпочтительнее конфликтовать с другими. В каком-то смысле это даже необходимо.
Поэзия (лучшие ее образцы) – явление лунное и имеет дело с тяжелыми безумствами. Журналистика изначально связана с солнцем (газет под названием «Солнце» полным-полно, а вот «Луны» нет ни одной), и предметом ее внимания служат безумства легкие.
Конечно же, о Ли-Шери логичнее было написать не статью, а поэму. Рид Джарвис со своим «Ремингтоном SL3» написал статью. И все другие журналисты тоже писали о ней статьи. Поэма осталась на долю Бернарда Мики Рэнгла с его динамитом.
33
После интервью принцесса сразу же отправилась в постель. Хулиетта, как всегда, рассказала ей сказку на ночь. Сказка – по обыкновению – подействовала безотказно. Ли-Шери мгновенно заснула, и ей приснился Ральф Надер. За всю ночь она проснулась лишь однажды, когда Ральф Надер вошел в ресторан и заказал лягушачьи лапки. «Ох», – выдохнула принцесса и села в кровати.
Ли-Шери собиралась пойти в полицию на следующее утро, перед запоздалой церемонией открытия экологического симпозиума, но пока ее обслужили в переполненном ресторане отеля «Пионер», она едва успела позавтракать и поспешила на сход посвященных в Баньян-парк. Очень скоро все ее внимание было поглощено лекцией доктора Джона Лилли о роли морских млекопитающих в будущем человечества. Парк, естественно, был забит до отказа. Под баньян Ли-Шери уже не попала, хотя его тень чудесным образом накрывала площадь в добрый акр. Слышно было хорошо, и, чуть-чуть напрягая зрение, принцесса вполне могла разглядеть слайды, которые демонстрировал доктор Лилли, но, на ее беду, немилосердно палило солнце. Жаркие лучи сжигали кожу Ли-Шери, и у нее уже начала кружиться голова. Рид Джарвис напомнил Ли-Шери о привилегиях, которые полагались ей на симпозиуме как августейшей особе, и, как ни претила принцессе такая мысль, она уже была готова использовать свой титул как пожарную сирену, лишь бы заполучить местечко в тени.
В этот момент словно по волшебству на нее повеяло прохладой. Поначалу принцесса испугалась, что над ее головой нависло зловещее облако сглаза и теперь уж наверняка высосет из нее остаток жизненной силы, но это было не так. Рядом с Ли-Шери стоял Бернард и держал над ней старый потрепанный зонтик.
– Что ты здесь делаешь? – шепотом спросила принцесса, хотя и вполовину не так гневно, как ей хотелось бы.
Бернард тряхнул темными кудрями, указывая в сторону экрана, на который проецировалось изображение дельфина.
– Акулы – преступники морских просторов, – сказал он, – а дельфины – океанские бунтари.
– Ты чокнутый, – возмущенно прошипела принцесса.
– Тогда чокнись со мной.
– Угу, сейчас. У моей любви другой цвет волос.
Упоминание о цвете волос заставило Бернарда вздрогнуть, но принцесса этого не заметила. Она снова устремила все свое внимание на доктора Лилли.
– Ладно. Если захочешь меня увидеть, просто найди мой адрес.
– Я-то видеть тебя не хочу, чего не скажешь о местных властях. И вообще где я должна искать твой адрес? В справочнике чокнутых? Я не имею в виду «Желтые страницы».