Натюрморт с удилами
Шрифт:
Столько вопросов… Я не смог раскрыть шифр. Загадочный художник, непонятный человек начинает перемещаться из области догадок, обосновываемых скупыми данными источников, в туманную сферу фантазий, область сказочников. Итак, пора расстаться с Торрентиусом.
Прощай, натюрморт.
Доброй ночи, отсеченная голова.
Негероическая тема
Голландское искусство говорит на многих языках, оно рассказывает о делах земных и небесных, одного лишь в нем нет — апофеоза собственной истории, запечатленных моментов горести и славы. А ведь в этой истории бывали в изобилии и драматические эпизоды — восстания, террор, морская блокада, сражения с такими могучими
Если голландские художники изображали войну, то это была война света с тенью; они писали гладкую воду каналов с одинокой мельницей на берегу; катание на коньках под розовым закатным небом; интерьер кабака, где дерутся пьянчуги; девушку, читающую письмо. Если бы до наших дней не сохранилось других свидетельств, то можно было бы подумать, что у жителей тамошних низинных мест была воистину сладкая жизнь — они сытно ели, крепко пили, не пренебрегали веселой компанией. Напрасно было бы искать среди выдающихся голландских художников такого, произведения которого поведали бы потомкам о казни Горна и Эгмонта{94}, о героической обороне Лейдена или о покушении на принца Вильгельма Оранского, прозванного Молчуном.
Эжен Фромантен{95} в прекрасной книге «Старые мастера» обратил внимание на необычный факт — в описываемые времена, изобилующие историческими событиями, «один еще совсем молодой человек написал быка на пастбище. А другой, чтобы доставить удовольствие своему другу-врачу, изобразил его в анатомическом театре, окруженного учениками, со скальпелем, вонзенным в руку трупа. Этими картинами художники увековечили свое имя, свою школу, свой век, свою страну. К чему же мы питаем особую признательность? К тому, что более достойно и истинно? Нет. К тому, что более всего велико? Иногда. К самому прекрасному? Всегда».
Сказано очень красиво, однако возникает сомнение, можно ли объяснить мирный дух голландской живописи в чисто эстетических категориях.
На чем же основывается эта особая предрасположенность голландцев к сценам повседневной жизни и отторжение военной тематики, возбуждающей патриотические чувства? Проблема — как мне кажется — гораздо глубже, и здесь необходимо призвать на помощь историю, формировавшую психику народа.
Попытаемся вспомнить один из наиболее славных эпизодов освободительной войны голландцев — оборону Лейдена — так, как ее описал летописец, хроникер тех времен, Эммануэль ван Метерен{96}.
Шесть лет господства герцога Альбы{97}, годы террора и насилия, не смогли сломить сопротивления жителей Нидерландов. В особенности отчаянно сражаются северяне. Принц Оранский с помощью наемников организует вооруженные вылазки против испанцев. Борьба идет с переменным успехом. После длительной героической обороны Харлем, исчерпав все средства и запасы, капитулирует перед войсками Альбы, но захватчикам не удается войти в Алкмаар, им приходится с позором снять осаду этого города.
В Нидерландах война вообще не велась обычным порядком, по традиционному ритуалу сражений в широком поле, после которых остаются лишь победители и умоляющие о пощаде побежденные. Это был скорее всеобщий бунт, всенародное ополчение — борьба крестьян, мещан и дворянства против испанского засилия. Она, словно пожар, вспыхивала в разных местах, угасала, зажигалась вновь. Постоянно застигаемая врасплох армия интервентов не была в состоянии нанести ответный решительный удар.
В начале военных действий некий испанский офицер, не сознающий того, что бросает вызов судьбе, назвал нидерландских повстанцев нищими (les gueux). Так вот эти «гёзы» оказались противниками грозными и непобедимыми. Действующие в лесах и на морях, в особенности последние, множество которых будет прославлять в веках народная песня, нападали на вражеские конвои и даже завоевывали порты, вырезая испанские
В конце 1573 года Филипп II отзывает герцога Альбу с поста главнокомандующего испанскими войсками в Нидерландах, что означало немилость; политика террора всегда и везде оказывается недальновидной политикой. Пришедший на его место дон Луис де Рекесенс пытается привлечь бунтовщиков актами милосердия, налоговыми льготами, объявлением амнистии, однако отнюдь не отказывается от своего намерения поставить на колени несгибаемый Север.
В мае 1574 года испанские войска окружают Лейден. Отцы города принимают единогласное решение оборонять город и издают ряд необходимых военных и административных распоряжений. Прежде всего был решен вопрос справедливого распределения продовольствия. В течение двух первых месяцев блокады каждый житель Лейдена получал ежедневно полфунта хлеба и немного молока («снятого», как сообщает дотошный хроникер). Лейден не был тогда большим городом. В нем преобладали сельские черты, например имелось много конюшен и хлевов, в которых находилось более семисот коров. Проблема корма для них была решена хитрым способом: пользуясь невниманием испанцев, скот выпускали пастись на близлежащие луга; как только раздавались военный шум и выстрелы, животные галопом неслись в город, так что за все время осады к числу потерь были отнесены только одна корова и три рассеянных теленка.
Предводитель испанцев, генерал Вальдес, ждал, когда город сам упадет ему в руки в результате голода или предательства. Похоже, он больше надеялся на дипломатию, чем на артиллерию, по крайней мере, на начальной стадии противостояния. Он посылал защитникам города письма, в которых уверял, что те могут рассчитывать на его великодушие и прощение и что испанские войска не останутся в городе надолго. В конце коварно утверждалось, что сдача крепости без боя не принесет никому вреда и потери чести, в то время как взятие крепости силой покроет позором ее неудачливых защитников.
Напрасный труд. Жители Лейдена были полны решимости продолжать благородное сопротивление. В ответ на свое письмо Вальдес получил от них латинский стишок
Звучит приятно флейта птицелова, Покуда птичка в сеть не попадет.В сентябре, то есть после четырех месяцев боев, ситуация начала ухудшаться и вскоре стала критической. Никому уже не приходили в голову остроумные стишки. На новое предложение капитулировать защитники ответили патетическим письмом: «Вы основываете свои надежды на том, что мы изголодались и что нам неоткуда ждать помощи. Вы называете нас пожирателями собак и кошек, но нам еще хватает продовольствия, раз в городе слышно мычание коров. А если закончится корм, то ведь у каждого из нас есть левая рука; мы можем ее отрубить, сохраняя лишь правую, чтобы с ее помощью оттеснить от городских стен тирана с его кровавою ордой».
Под Лейденом все было как под Троей — речи предводителей, остроумные ответы, убийственные лживые обвинения. Вся эта цветистая риторика как будто предназначена для будущих учебников истории. Правда была более прозаичной, банальной и скучной: нужно продержаться еще месяц, еще неделю, еще один день.
В городе чувствовалась острая нехватка денег. Тогда решили приспособить денежную систему к возникшей исключительной ситуации: были выпущены специальные бумажные деньги, которые сохраняли стоимость только на время осады. Эти новые платежные средства были украшены лозунгами, вливающими бодрость в сердца, — латинской надписью: «Haec libertatis ergo» [43] , изображением льва и благочестивым вздохом: «Боже, храни Лейден».
43
«Это значит свобода» (лат.).