Натюрморт с живой белкой
Шрифт:
— Вале! — парень-продавец протянул ей футболку.
Белка поблагодарила его по-испански и наконец оделась.
Они вклинились в туристическую толпу и, когда за их спинами затихла благодарность продавца, Денис с силой сжал дрожащий локоть Белки.
— Если бы ты сделала подобное в Питере, я б тебя убил.
Белка чувствовала его тяжелое дыхание подле самого уха.
— Главное отличие европейцев от россиян, что этим пофигу, что делают их женщины, а нам — нет.
Белка не сбавляла шага, стараясь списать сбившееся
— Я не твоя женщина.
Хватка на локте стала еще тверже.
— Это ты так считаешь. А я считаю иначе.
Он остановил ее, схватив за плечи. Развернул к себе посреди толпы, и его сумка, сорвавшись с плеча, ударила Белку прямо по пластырю. Она не дернулась, а он не извинился. Только кинул сумку себе за спину, где уже висел Белкин рюкзак.
— Ты — моя, понятно? Ты дала мне обещание прошлой ночью. А я дал тебе свое. Я решаю за год все финансовые вопросы, а ты спокойно учишься, но потом мы с тобой встречаемся. На какой территории, мне, честное слово, плевать. Я решу все визовые вопросы тоже. Есть время, когда лгут. Есть время, когда держат слово. Чтобы там ни говорил про меня твой братец. С учетом, что он в глаза меня не видел.
— А потом? Что потом? Ты ведь так и не ответил мне…
— А я не знаю, что потом… Да и важно ли это сейчас? — Денис нагнулся и потерся лбом о лоб Белки. — Я не хочу говорить, я люблю тебя. Это глупо через неделю, верно? Но я определенно что-то чувствую. Что-то большее, чем должен был, будь наш роман просто курортным. И я не хочу потерять это состояние невесомости. Я думал, что давно разучился или так и не научился что-то чувствовать, кроме обиды, зависти и прочей хрени. Ты из другого мира, Белка, ты права. Но я хочу, чтобы ты пустила меня в свой мир, научила жить по-другому, чувствовать по-другому, ценить что-то другое… И я понимаю, что без денег это сделать невозможно. И я буду пахать, как вол, как пахал до этого… Но у меня должен быть стимул для работы. Дай мне его…
— Денис, — прошептала она, когда вместо плеч, тот сжал ей щеки. — Мы мешаем людям.
— Глупая, это люди мешают нам! Белка, ты будешь меня ждать? Ну скажи же мне — да…
В ответ Белка поднялась на носочки и поцеловала его. В губы. Быстро. По-детски.
— Понял, — Денис отстранился и облизал со своих губ ее поцелуй. — Ты постараешься. Это тоже ответ. Даже лучше, чем «да». Люди вообще перестали стараться быть лучше для кого-то другого. Все для себя, только для себя… Что там у нас со временем?
Белка сунула руку в карман джинсов, но телефон не желал вылезать ни в какую. Точно знал, что его владелица не хочет видеть противные цифры.
— Через час нам надо вернуться к метро.
Денис кивнул.
— Час — это вечность.
Они вышли к собору и двинулись мимо развалов старьевщиков — пластинки, монеты, бусы, кольца, ножницы, веера, даже аптекарские весы и старые телефоны привольно устроились среди прочего
— Смотри! — потянула она Дениса за рукав. — Куприн. Поединок.
Да, в скобках, после испанского названия, латиницей было выведено оригинальное.
— Я прочитаю и напишу тебе свое мнение. Только по-английски, ладно?
Белка вытащила из кармана монетку в два евро и протянула старику.
— Идет? — она снова смотрела на Дениса.
По его лицу блуждала растерянная улыбка, высвечивая над губой легкую щетину, которую он не заметил, бреясь на станции электрической бритвой вслепую.
— Тогда я тоже его прочитаю. Только не на испанском, а в оригинале. Думаешь, я так хорошо знаю классику?
Белка улыбнулась, и плечи ее дрогнули теперь уже не от слез, а от смеха.
— Лучше, чем я, это точно.
— И ты будешь писать мне каждый день? — И когда Белка промолчала, Денис добавил. — Хотя бы одну строчку, чтобы я знал, что ты меня не забыла.
— Ты будешь получать ее ночью, — попыталась улыбнуться Белка, но вместо этого закусила губу.
— Я буду ждать ее каждый вечер, и ночью с ней мне будет не так одиноко.
За спиной у них вдруг зазвучал знакомый мотив. Они обернулись к седому уличному музыканту, устроившемуся с колонкой и гитарой в стороне от соборной лестницы.
— Что такое «бесаме мучо», я знаю, — улыбнулся Денис, поднося руку Белки к губам вместе с зажатой в ладони книжкой. — А дальше что там за слова?
— А дальше, как в последний раз, — прошептала Белка, опуская свободную руку ему на плечо, чтобы удержать на месте ремень сумки. — Я хочу, чтобы ты был рядом со мной, чтобы я могла смотреть тебе в глаза…
Денис сжал ей руку, беспощадно сминая корешок книжки.
— Ты действительно этого хочешь?
— Я перевожу тебе песню, — попыталась улыбнуться Белка, но лишь горько скривила губы и тут же почувствовала прикосновение влажных губ Дениса.
— Поцелуй меня так, — шептала она, касаясь языком его передних зубов, — как будто это в последний раз, потому что я боюсь потерять тебя. Целуй меня, целуй, потому что, возможно, завтра я буду уже далеко от тебя… Потому что… — Белка вжалась губами в его губы, и слова слились в один протяжный стон: — Завтра тебя рядом не будет. Я это точно знаю, потому что это уже не песня.
Денис не поцеловал ее, а сгреб обеими руками и прижал к себе так, будто желал навечно впечатать в себя, чтобы никакая сила не могла уже оторвать от него желанную девушку.
Голос певца звучал то громче, то тише, хотя микрофон работал отлично. Это у них кровь то приливала к голове, и мир с его звуками исчезал, и они парили в танце, точно в невесомости, то обрушивалась в ноги, и тогда, позабыв про ритм, они стояли истуканами, оглушенные голосами посторонних людей и чужого безразличного к их беде города.