Научи его плохому, или как растлить совершеннолетнего

Клинтон Каролина

Около часа я творила свое колдовство. После чего помолилась, перекрестилась, одела заговоренное платье и пошла на улицу.

– Ууу? – вопросительно раздалось за спиной, когда я открывала дверь.

Я внимательно поглядела на Святошу, вспомнила, как она геройски повела себя недавно, прикрыв меня грудью и позвала:

– Идем!

Лора тут же выскользнула на лестничную площадку, вильнула хвостом и по лестнице побежала вниз. Я же вызвала лифт.

Когда я вышла из подъезда, волчица сидела на лавочке прямо как человек, болтала ногами и откровенно

скучала. Сидящие по соседству бабульки боялись пошевелиться, в ужасе глядя на нее, а Святоша, как специально, иногда рассеянно им улыбалась во всю пасть.

– Лора! – закричала я и кинулась к ней, стащила с лавочки и принялась горячо лепетать:

– Бабушки, вы уж извините, Святоша у меня малость придурочная, но злого ничего не держала, вы не смотрите, что у нее зубов так много, на самом деле она у меня тихая, словно ягненочек!

– Какой же это ягненочек, – отмерла баба Лена. – Толь я в деревне не жила? Волк это! Самый натуральный волк!

– Волчица! – поправила я ее.

– Я ей под хвост не заглядывала! – кричала старушка.

– Да безобидная она, поверьте! – увещевала я ее.

– Ногу мне твоя безобидная отдавила – будь здоров! – взвизгнула Августа Никифоровна.

– Спасибо что сказали, я с ней поговорю, – лепетала я.

Лора смирно стояла около меня и виновато глядела на бабулек.

– А крест почто ты ему на шею повесила? – возопила третья бабулька.

И тут Лора не выдержала. Крест – это святое.

Она открыла свою пасть на пятьдесят четыре сантиметра и ка-ак рявкнула!

– Святоша, ну нельзя же так, – укоряюще сказала я, глядя на обмерших бабулек. – Тебя батюшка не поймет, если ты на исповеди ему расскажешь, что на старушек голос повышала.

Волчица жалобно заскулила, побила себя лапой по носу и опустила голову в жутком раскаянии.

– Прощения просит она у вас, – перевела я. – Как, простите ее? Она больше не будет.

– Простим, – судорожно кивнули бабульки.

– Ну, мы пойдем тогда?

– Ага, – снова кивнули они.

На их челах явственно было написано: «Ну когда же вы, ироды, уберетесь?»

Я их желание исполнила.

Около часа мы болтались со Святошей по городу. Жарища была просто ужасная, так что в конце концов мы купили по мороженке и уселись в парке на лавочку.

– Вот где этого мужика черти носят, а? – злобно выговаривала я, сдирая обертку с мороженки. Лора заскулила и выжидающе распахнула пасть. Я сунула в нее вафельный рожок, и пасть тут же захлопнулась.

– Слушай, – осенило меня. – Ты же у нас вроде как собачка теперь! Так понюхай вокруг – может, и учуешь вражеский запах, а?

Лора с минуту смотрела на меня долгим взглядом врача психушки, после чего покрутила лапой у виска и отвернулась.

– Ну и для чего я ее держу, а? – расстроено вопросила я пустоту, развернула свою мороженку, и в этот момент искомый мужик торопливо прошел по дорожке мимо меня.

Это был точно он. Небольшая козлиная бородка, нос крючком – все совпадало!

Я молниеносно отшвырнула рожок в сторону, подскочила и

осторожно двинула за ним. Впрочем, мужик по сторонам и не смотрел. Он целенаправленно куда-то шел, и что странно – за спиной у него висела гитара в чехле. А может – и не гитара. Может, в футляре у него пиастры были на старость припрятаны. Или героин. О, добрый Боженька, сделай так, чтобы героин! Ну или еще что—нибудь противозаконное, чтобы можно было его схватить за руку и сдать родной милиции лет этак на надцать…

Следуя за мужиком, я не терялась. Достав пятисотенную, я на мгновение притормозила около уличного лотка, схватила какую-то старушечью панамку, очки с самыми темными стеклами, дешевую резинку—махрушку для волос и кинула продавщице купюру.

– Я тороплюсь очень, так что сдачи не надо, – пробормотала я и побежала нагонять мужика. Он, умница, так и шел по парковой дорожке, в кустах не прятался и не петлял. Я же, видя что он не оборачивается – совсем оборзела. Перекинула распущенные волосы вперед и принялась лихорадочно плести косу. Если бы он обернулся – он бы меня по ним в два счета опознал, ибо волосы длиной почти до колена встречаются, гм, не часто. И именно потому я и плела косу. Закончив, я закрепила ее махрушкой и затолкала в вырез платья на спине. Да уж, вид сзади у меня стал наверняка странный, зато спереди в глаза не бросается.

Вот так следом за убийцей я и вышла из парка, перешла через дорогу и вошла в здание налоговой инспекции.

Мужик подошел к охраннику около КПП. По другому я это сооружение назвать не могу – две панели высотой по пояс, образующие мини—коридорчик, и он перегораживался двумя створками. Так вот, мужик что—то сказал охраннику, что—то от него взял, и створки раздвинулись, пропуская его.

А вот меня охранник тормознул.

– Вы к кому? – железным тоном спросил он.

– Да я вон за тем мужиком, – нетерпеливо бросила я ему. – Открывай избушку!

– То есть вам пропуск не заказан? – уточнил парень.

– Нет, – слегка растерялась я.

– Тогда пропустить не могу, – сказал парень и отвернулся. Я посмотрела на него и поняла – точно не пропустит.

«О, черт!» – подумала я и достала сотовый. Самое смешное было то, что царствовал тут мой хороший знакомый, Семенецкий, и меня же сюда и не пускают!

– Здрасьте, Анатолий Юрьевич, – кисло сказала я.

– Магдалина Константиновна! – воскликнул Семенецкий, – Сколько лет! Ну, как дела?

Семенецкого, главу областной налоговой службы, я нежно люблю как человека. Дяденька он веселый, совершенно не задается, а главное – столько раз меня выручал просто по доброте душевной, что и не сосчитать… Меж нами нет никаких романтических отношений, он никогда не пользовался моими услугами как ведьмы, мы просто дружим.

– Анатолий Юрьевич, я тут у вас на ресепшене стою, меня не пускают, – пожаловалась я. – Вы за меня словечко не замолвите? Мне очень—очень надо к вам.

– Ну конечно! – сказал он. – Сейчас со своего телефона перезвоню охраннику. Ко мне зайдете?