Научи меня

Молчанова Людмила

– Вань, нет!
– погладила его по плечу и попыталась подбирать слова более осторожно.
– Просто мне кажется, что заработать такие деньги за год нереально. Тем более, ты же не копил целенаправленно. Ой, Вань, вот не надо, - заворчала я, когда Вано начал отнекиваться.
– Я тебя знаю. Ты бы в жизни от меня это не скрыл. Откуда деньги, а?

– Я заработал, - упрямо повторил он и как будто замкнулся в себе, отгораживаясь и отстраняясь от меня.

Дальше разговора у нас не вышло. Я еще пыталась пару раз развить эту тему, но брат упорно отмалчивался, делая вид, что ничего нового сказать не может. Я злилась, он психовал, и в итоге мы не разговаривали две недели. Те,

кто нас знал, действительно хорошо знал, были просто в шоке, потому что мы с Вано вообще никогда не ссорились. Мы могли ругаться, злиться, не сходиться во мнениях, но как сейчас - дуться и не разговаривать...

В итоге, мама все заметила, да в принципе, по-другому и быть не могло. И она резко заволновалась и почувствовала неладное. К слову сказать, мы с Вано, даже не разговаривая друг с другом, единогласно решили не волновать ее и не рассказывать ничего о квартире.

– Катя, ты занята?
– спросила у меня как-то мама в тот редкий вечер, когда я не бежала сломя голову к Мите. Когда я кивнула, не отрываясь от маникюра, она аккуратно присела на край кровати и смахнула с покрывала несуществующие пылинки.
– Я с тобой хочу кое-что обсудить.

– Что?

– Что у вас с Ваней случилось?

Я дернулась и от неожиданности неудачно мазнула кисточкой, размазав лак по ногтю.

– Ну вот, мама, - я достала жидкость для снятия лака и начала остервенело тереть ноготь, за порывистостью скрывая свою нервозность и страх.
– Нельзя же так под руку говорить!

– Прости, - в ее голосе не слышалось ни капли раскаяния, наоборот, мама в этот момент была сосредоточена как хирург перед операцией.
– Но ты не ответила.

Я не умела врать. Тем более, маме. Она и Ванька были самыми близкими и дорогими людьми в моей жизни, но я понимала, что иногда сладкая ложь предпочтительней горькой правды. Я сама не была уверена в чем-то, меня лишь терзали смутные догадки и подозрения, но если рассказать все маме, станет вдвойне хуже. Не только нам с Вано, но и ей. И я решила обойтись полуправдой, хотя, видит Бог, в душе я понимала, что вру, нещадно вру, и из-за этого во рту появилась какая-то горечь, которую не возможно было ни заглушить, ни избавиться от нее.

– Мы просто с ним повздорили, - я пожала плечами и снова начала красить ноготь, радуясь, что у меня есть причина, по которой я могу не смотреть маме в глаза.
– С каждым бывает. Ничего серьезного, мам, правда.

– И из-за этого вы не разговариваете уже две недели, - мама хмуро посмотрела на меня, и внутри что-то взорвалось. Стало неуютно сидеть на одном месте, и я начала ерзать, надеясь, что она ничего странного в моем поведении не заметит.
– Дочь, я же не слепая, я все вижу и замечаю. Это вы с братом думаете, что я глупая и ничего не...

– Неправда!
– я резко вскинулась и с упреком поглядела в родные, так похожие на мои серо-голубые глаза.
– Что ты вечно выдумываешь!

– Я не выдумываю, Кать, - отмахнулась мама и поднялась с кровати, начиная мерить шагами комнату.
– Я же вижу, как вы оба себя ведете. Но я сейчас не об этом поговорить хочу. Что у вас случилось? И не говори, что ничего серьезного, в жизни не поверю.

– Мы поругались.

– Отлично!
– она язвительно улыбнулась и всплеснула руками.
– Процесс пошел. Дальше что?
– когда я через минуту так ничего из себя не выдавила, мама нахмурилась.
– Мне что, из тебя каждое слово клещами вынимать?

– Мы из-за его работы поругались, ясно?
– я тоже вскочила с кровати и от волнения начала расхаживать туда-сюда, ни на секунду не задерживаясь ни на одном месте.
– Мне не нравится, как он себя нагружает,

измучивает, как пашет. Я считаю, это не дело, так надрываться в двадцать лет.

Казалось, мама удивлена. Приятно удивлена, если быть точнее. Она сама не любила, что Ваня так много работает, и не раз за последние пару лет высказывала желание снова выйти на работу. Не на завод, что-нибудь полегче и попроще, но Ваня проявлял в этом вопросе завидное упрямство, также как и я. Но дело в том, что в Ванькины дела и я старалась без повода не лезть - брат ненавидел, когда его особенно опекают. Если бы я начала пытаться его контролировать и следить за ним, как сделала наша мать, то я бы потеряла его доверие. Вано просто перестал бы мне все рассказывать, ограничиваясь легкими фактами и незначащими рассказами. А не вмешиваясь, я хотя бы представляла, чем он занимается и где в данный момент находится. Маме же не доставалось и этого - о сыне она знала ровно столько, сколько он соблаговолял о себе рассказать. Из меня тоже проблематично было что-то выпытать, я всегда, как говорила мама, была заодно с этим оболтусом. И она перестала ждать поддержки с моей стороны, прибегая к моему авторитету лишь в крайних случаях.

– А что, что-то случилось?
– мама довольно ощутимо успокоилась, но толика подозрительности еще мерцала в ее глазах.
– Что-то серьезное?

– С чего ты взяла?

– Ну...просто он же и раньше работал, а ты всегда его покрывала, - она пожала плечами.
– И немного странно, что сейчас вы из-за этого поругались.

– Да что странного?!
– наверное, я прокричала слишком громко, потому что мама даже вздрогнула и с опаской поглядела на меня.
– Я просто попросила его подумать о себе, о нас, а не гнаться за деньгами. Всех их в жизни не заработает. А Ваньку ты знаешь. Он психанул, обиделся и вот...

Я мысленно молила маму, чтобы она прекратила этот допрос. Я не знала, куда деть руки, которые каждую минуту заламывала, куда спрятать лихорадочно блестевшие глаза, куда, в конце концов, спрятаться самой, чтобы избежать той лжи, лжи близкому человеку. Мне было неуютно, меня бросало то в жар, и я чувствовала, как кровь приливает к щекам, то в холод, и по спине пробегал озноб. За двадцать с лишним лет жизни я так и не научилась врать.

– Да, это Ванька умеет, - вздохнула мама.
– Ну ладно, Катюш, не расстраивайся.

Меня жгло ее сочувствие так, что хоть на стенку лезь. Я отвернулась к окну, делая вид, что внимательно рассматриваю наш двор, в котором кроме отблеска далеких огней ничего нельзя было разглядеть.

– Я не расстраиваюсь, - нервно дернула плечом и скрестила руки на груди.
– Все нормально, мам, правда. Просто мы не ругались никогда и...Я чувствую себя не в своей тарелке.

Я слышала, как мама начинает ко мне подходить, и постаралась взять себя в руки, чтобы она не заметила моего напряжения. Она осторожно положила руки мне на плече и слегка помассировала, стараясь меня успокоить. Погладила по волосам, как маленькую девочку, в самом деле, и в тот момент я чувствовала ее как никогда раньше. Пришла странная и страшная мысль, что она может умереть. Знаете, такое бывает, редко, но бывает. Ты вроде говоришь с человеком, находишься рядом и вдруг, без всякой на то веской причины, ты понимаешь, что он может тебя покинуть. Не просто бросить и уйти, а умереть, исчезнуть навсегда. И никто уже не погладит тебя по головке и не пожалеет, когда тебе будет это необходимо. Никто не положит твою голову себе на колени и не начнет обнимать и негромко говорить что-то, вводя тебя в успокоительное оцепенение, после которого как будто второе дыхание открывается. Так страшно стало - словами не передать.