НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА - ОСОБЫЙ РОД ИСКУССТВА
Шрифт:
В "Возвращении" среди ридеров - людей, способных читать чужие мысли, - фигурирует юнец, запахнутый в нелепую золотую тогу. Он занимается тем, что "подслушивает" мысли прохожих. Сей стиляга XXII в. требует для ридеров каких-то особых привилегий. Разумеется, его осаживают, однако нотация - декоративна подстать тоге. Писатели, видимо, хотели сказать: ничто человеческое не будет чуждо и нашим идеальным потомкам. Но не будут ли контрасты помягче? Не втянет ли, в самом деле, "грубая скотина" свои "манипуляторы"?
Пестрота, противопоставляемая ефремовской голубизне, смахивает на ту, что в героях Немцова, - когда характер составлялся из наудачу выхваченных противоположностей. Пожалуй, только в повести "Трудно быть богом", в которой все
Не очень заботятся Стругацкие и о психологической правде положительных персонажей. Умные и интеллигентные люди у них чересчур уж склонны к пошловатым остротам. Раздражает нарочитое благородство, наигранная скромность, демонстративно грубоватая мужественность. Не слишком ли напоказ угрюм в "Стажерах" знаменитый космолетчик Быков? Не чересчур ли фатоват в той же повести не менее знаменитый планетолог Юрковский? Кличка "кадет", которой Юрковский надоедливо величает стажера Жилина, звучит в XXII в. почти так же, как звучало бы в устах Юрия Гагарина какое-нибудь "поелику" или "припадая к стопам".
Скромнейший из храбрых разведчиков космоса Горбовский (в "Возвращении" и в других повестях) на отдыхе ужасно любит поваляться. На диване, на травке. Авторы аккуратно не забывают приставить эту прозаическую горизонтальность к его романтической вертикали. Многомерность, пусть и небогатая. А вот когда в последний час планеты Радуга Горбовский пристает с "житейским" вопросом к Камиллу: "Вы человек? Не стесняйтесь. Я уже никому не успею рассказать", [370]– хочется попросить его выразить свою межпланетную уравновешенность как-то иначе. Ведь Камилл - в самом деле наполовину робот (приспособлен для опасных опытов с нуль-пространством).
370
А.Стругацкий, Б.Стругацкий - Далекая Радуга: Фантастические повести. // М. Мол. гвардия, 1964, с. 135. Далее ссылки на это издание в тексте.
Трижды Камилл умирал и воскресал, и вот суждено еще раз. Когда он посетовал на предстоящее одиночество, а Горбовский посочувствовал, что это уже от человека, Камилл ответил любопытным монологом о людях, которые любят помечтать "о мудрости патриархов, у которых нет ни желаний, ни чувств" (с.135): "...вы оскопляете себя. Вы отрываете от себя всю эмоциональную половину человечьего и оставляете только одну реакцию на окружающий мир - сомнение. "Подвергай сомнению!" - Камилл помолчал.
– И тогда вас ожидает одиночество" (с.135-136).
Может быть, здесь приоткрывается некий спор авторов с самими собой. Они сказали больше, чем хотели, ибо невольно сказали о своем методе. Здесь прорисовывается не только мысль о нарушении баланса эмоционального с рациональным, но и противоречие концепции человека у Стругацких. В необычайной обстановке в людях раскрываются и необычайные возможности. Стругацкие же пытаются сохранить своих героев неизменными, и оттого знакомые их черты делаются странными и неестественными. Ведь когда Камилл упрекает "вполне людей": "Нужно любить, нужно читать о любви, нужны зеленые холмы, музыка, картины, неудовлетворенность, страх, зависть" (с. 135) - он прав вовсе не риторически: очень, очень скудно наделены "живые" герои Стругацких "врожденной способностью чувствовать" (с. 13 5). И если не приходится сожалеть о страхе и зависти, то ведь и любовью никто по-настоящему не одарен, за исключением Антона-Руматы, но для того его пришлось отправить из будущего - в прошлое. ("Трудно быть богом").
Стругацким лучше удается не прямое изображение человека, а косвенная характеристика "идеи человека" - через окружающий мир. В "Возвращении" одна из новелл, включенная в главу "Благоустроенная планета", названа по знаменитому роману Г.Мелвилла "Моби Дик". У Мелвилла непокорный кит Моби Дик потопил корабль капитана
Этот фон освещает человеческие фигуры едва ли не лучше, чем они раскрываются сами. "Работа, работа, работа... Весь смысл жизни в работе, - жалуется в "Стажерах" некая дама.
– Все время чего-то ищут. Все время чего-то строят. Зачем? Я понимаю, это нужно было раньше, когда всего не хватало. Когда была эта экономическая борьба. Когда еще нужно было доказывать, что мы можем не хуже, а лучше, чем они. Доказали. А борьба осталась. Какая-то глухая, неявная. Я не понимаю ее". [371] Свидетельница борьбы миров, в которой победила ее страна, эта женщина так и не стала ее участницей. Она не понимает уходящих в космос и не возвращающихся оттуда и все-таки не может не провожать и не встречать. Они - живут! И, умирая, остаются молодыми, и молодежь - стажеры - заменяет их на бессменной вахте. А она - прячется в тени аэровокзала, чтобы хоть глянуть на эту жизнь, что прошла мимо, - теперь уже старая, обрюзглая, отдавшая свои годы одной себе...
371
А.Стругацкий, Б.Стругацкий - Стажеры: НФ повесть. // М.: Мол. гвардия, 1962, с. 11. Далее ссылки на это издание в тексте.
Мещанка появляется в начале и в конце повести. Эта композиционная рамка ненавязчиво вводит осколок прошлого в будущее. Мещанин не сможет открыто выступать под флагом индивидуализма, он попытается говорить от имени людей. Коммунизм, мол, в конце концов для того и строится, чтобы люди перестали изнурять себя. Для мещанина это значит - тешить себя безбедным, комфортабельным, изящным существованием. Мещанке пытаются объяснить разницу: природа дала человеку разум, и "разум этот неизбежно должен развиваться. А ты гасишь в себе разум" (с. 12). Но эти рационалистические эмоции отскакивают от ее софизмов: "Всю жизнь ты работал... А я всю жизнь гасила разум. Я всю жизнь занималась тем, что лелеяла свои низменные инстинкты. И кто же из нас счастливее теперь?
– Конечно, я, - сказал Дауге.
Она откровенно оглядела его и засмеялась.
– Нет, - сказала она: - Я! В худшем случае мы оба одинаково несчастливы. Бездарная кукушка... или трудолюбивый муравей - конец один: старость, одиночество, пустота. Я ничего не приобрела, а ты все потерял" (с.12-13).
Цинично, бессильно и - жизненно. Не потому, что мещанин таким вот и останется (может быть, через сто лет его все-таки не будет?), а потому, что здесь гиперболизация зла - форма протеста и отрицания - и отрицания не головного, как часто получается у Стругацких, но и не только эмоционального. История ведь продемонстрировала невероятную приспособляемость мещанства. Глубокая тревога придает предостережению насчет мещанина ту живую конкретность, которая меньше удастся Стругацким в утверждении, в изображении положительных героев.
15
Хорошо ли, плохо ли показали Стругацкие Юрковского и Дауге, Горбовского и Быкова - те жили и умирали за высокие цели. И вот скромный спутник Юрковского бортинженер Жилин в повести "Хищные вещи века" встречает памятник. Не Юрковскому - открывателю тайны колец Сатурна, а "пионеру", сорвавшему огромный куш в местном казино. В некоем городке некой условной Страны Дураков. Ни одна душа здесь не знает героев космоса. Все жуют. Хлеб и наслаждения. Подражая древним владыкам, лакомятся мозгом живой обезьянки. Развлекаются стрельбой с самолета по отдыхающим обывателям. Ненавидят "интелей" - не обязательно интеллигентов, просто всех, кто не видит счастья во всем этом. И тайный порок, объемлющий все роды жеванья, - слег.