Науфрагум: Под саваном Авроры - Том второй
Шрифт:
– Что же за зверье...
Брунгильда резко, почти враждебно цыкнула на меня:
– Не скулить! Вперед!
Наверху, на маске пушки вспыхнули еще две мощные фары - теперь уже артиллерийские, предназначенные для поиска цели в ночном бою. В их беспощадном свете панорама деревенской улицы стала еще более резкой. Над соломенными крышами мелькнула стайка белых голубей - испуганные птицы метались среди летящих искр.
Напротив выбитых ворот валялась куча какого-то тряпья и битого стекла, а дальше, у следующего дома, фары выхватили из темноты два холмика - новые неподвижные тела. Танк выполз на середину дороги и повернул, взрыв землю левой гусеницей и направив нос точно между горящих
Скалились, клацая челюстями, забрала выполненных в виде черепов шлемов, на воздетых клинках блистали сполохи, мотались и прыгали конские хвосты на бунчуке, тряслись металлические подвески на сбруе, из-под копыт летела земля. Атакующая четверка всадников мчалась по улице яростно и уверенно, и не верилось, что может найтись преграда, способная их остановить. На мгновение я забыл, что сижу за полуторадюймовой броней в тяжелой машине, почувствовав себя голым и бессильным, словно в ночном кошмаре. Пальцы на ногах инстинктивно поджались, на лбу выступил пот, живот свело неожиданной судорогой. Смаргивая его, я расширенными глазами следил за приближающимися силуэтами, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. В наушниках послышался сдавленный горловой звук - кажется, Весна или Грегорика что-то хотели сказать, но слова застряли в горле жалким блеяньем.
Разбойники-голодранцы с засапожными ножами и кистенями?.. Не смешно. Разве такие кинулись бы с шашками на танк? Или, может быть, ослепленные фарами, по рокоту двигателя и лязгу гусениц они приняли нас за трактор, на котором спешат на помощь крестьяне с соседних хуторов? В любом случае, вместо трусливых подонков, мордующих беззащитных, но обращающихся в бегство перед сильным противником, нам встретились какие-то кошмарные чудовища, полу-демоны, одним своим видом замораживающие кровь.
Не знаю, чем бы все кончилось, не случись на месте наводчика Брунгильды. Но ее резкая команда, влетевшая в ухо и запрыгавшая внутри черепа, все усиливаясь и переотражаясь, заставила меня действовать практически инстинктивно.
– Остановка! Быстро!
Намертво зажатый тормоз заставил танк клюнуть носом, и, едва пружины подвески успели распрямиться, громыхнул выстрел башенного орудия. Короткий хобот трехдюймовки изрыгнул картонный пенал, мгновенно разлетевшийся на куски и выбросивший полтысячи свинцово-сурьмяных картечин, каждая размером и весом с пистолетную пулю. Даже десять станковых пулеметов со скорострельностью в шестьсот выстрелов в минуту каждый не смогли бы создать такую плотность огня за долю секунды.
Сноп картечи буквально смел казавшихся мгновение назад неуязвимыми всадников, разорвав человеческие и конские тела в кровавые лохмотья. В каждого разбойника попало не меньше пары дюжин пуль с расстояния не более сорока ярдов, и теперь было трудно разобраться, где кончаются ошметки одного тела и начинаются другие.
В наушниках уже раздался торжествующий голос телохранительницы:
– Вот так. Заряжай!
Весна неумело клацнула рукояткой открывания затвора, потянулась за снарядом, но Брунгильда грозно прикрикнула:
– Не тот! Картечь, с картонной головой, быстрее!
А я все смотрел и смотрел в прямоугольный лючок на заваленную трупами улицу. Там не было видно никакого движения, только один из изуродованных, умирающих коней все еще конвульсивно дергал
Получается, наши враги не бессмертны? По идее, с души должен был бы свалиться камень, но буквально залитая кровью улица, простирающаяся передо мной, вызывала неодолимое желание развернуться и бежать, бежать без оглядки. Мир насилия и безумной жестокости, которую можно победить только еще большей жестокостью и насилием, потряс меня до полного ступора.
Да, я с интересом изучал схемы траекторий и баллистические таблицы - особенно в применении к моим любимым ракетным снарядам - а также конструктивное устройство автоматики орудийных затворов и хитросплетения тонкой механики взрывателей. Восхищался остроумными механизмами дистанционного подрыва. Но только теперь я понял, что был наполовину слеп. Нацепив шоры, позволяющие восхищаться технической, "железной" стороной военной науки, и одновременно почти сознательно игнорировать ее жестокую, кровавую, нацеленную на беспощадное убийство суть. Прекрасные баллистические кривые и великолепные в своей замысловатости шрапнельные дистанционные трубки были на самом деле предназначены не для того, чтобы над далекой целью вспухло аккуратное белое облачко разрыва, и подтянутый артиллерист с удовлетворением поставил галочку, крикнув: "Накрытие"!
Нет, шрапнель предназначена рушиться с неба смертоносным свинцовым ливнем, разрывая живое мясо, дробя кости, круша черепа. Пробивная способность пуль, так аккуратно и чистенько выраженная в справочниках в виде дюймов углубления в сухую сосновую доску, на самом деле выглядела совершенно иначе. Выглядела вот так, как то, что развернулось перед моими глазами: сгустки и лужи крови, неопознаваемые ошметки мяса с торчащими обломками раздробленных костей, дымящиеся студенистые потроха.
Вот для чего, оказывается, трудился за кульманом конструктор, зачем технолог разрабатывал оснастку режущего и измерительного инструмента, почему рабочий мозолистыми руками точил и фрезеровал. Все для того, чтобы в нужный момент сплясать танец смерти и уничтожения.
Как мог я этого не понимать? Ведь я гордился тем, что меня считали знатоком военного дела, с удовольствием принимал восхищение Грегорики. Нет, надо честно признаться - я сам отказывался, не хотел видеть жестокую изнанку, обманывая себя и других. Впрочем, не столь важно, каким инфантильным дураком я показал себя, но как я мог так не оправдать ожиданий девушек, волей судьбы оказавшихся на моей совести? Они рассчитывают на защиту, полагаясь на единственного среди них мужчину... который едва не наложил в штаны от ужаса, столкнувшись нос к носу с реальной, а не книжной жестокостью разбойников и убийц - первобытной, звериной, примитивной. Что ни говори, глупое дело - бросаться с шашкой на танк. Но я, сидя в безопасности за броней, впал в ступор, жалко оскандалился, не в силах пошевелить пальцем, не зная, что делать. Еще немного, и трусливо бросился бы бежать. Если бы не Брунгильда, в очередной раз доказавшая, что она в сотню раз мужественнее меня. Нестерпимый стыд заставил щеки вспыхнуть, в глазах закололо - вот те на, и слезы. Какое счастье, что принцесса не видит меня из башни... хотя она наверняка догадалась. Что же теперь делать?
Завал теплого, еще слабо трепыхающегося и фонтанирующего кровавыми струйками мяса лег передо мной отвратительным, но совершенно отчетливым Рубиконом. С невероятной остротой я ощутил, что остались всего лишь два варианта, два выбора, которые навсегда, бесповоротно изменят мою жизнь.
Вперед, чтобы помочь избиваемым крестьянам, через страдания, боль и смерть, на темную сторону, где уже не удастся остаться теоретиком-белоручкой. Там, по локоть в крови и грязи, придется убивать и рисковать быть убитым, терять друзей.