Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии
Шрифт:
Я особенно хорошо помню двухдневный марафон, в котором наша терапевтическая группа участвовала вместе с Холом и его терапевтом, проведя много часов вдали от дома. Глубокой ночью я наткнулся на столь мощный сгусток вины и страха внутри самого себя, что просто не мог преодолеть его. В течение нескольких часов группа работала со мной — поддерживала, тормошила, торопила, нянчила — и все же я не мог прорваться. Наконец, все, кроме Хола, пошли спать, и в течение трех или четырех часов ранним утром Хол оставался со мной, спокойный и решительный, пока я боролся со своим демоном и, наконец, победил, разрешив борьбу слезами, гневом и облегчением. И когда я плакал, вскрывая ужасный нарыв в моем противоречивом,
Теперь я лишь изредка вижу Хола. Мы живем в разных городах и больше не встречаемся. Однажды, при встрече, Хол спросил, читал ли я статью, которую он недавно опубликовал. Смутившись, я пробормотал, что «быстро пробежал ее», одновременно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь. Я действительно видел статью, но совершенно не помнил, читал ли ее, а если и читал, не помнил, о чем она. Потом я перестал притворяться и рассказал все Холу. Он улыбнулся с какой-то теплотой и нежностью, которая с годами стала все больше и больше ему свойственна.
— Мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели ее, Джим. Она рассказывает о нашем совместном опыте.
Поэтому, вернувшись домой, я немедленно прочитал статью. И то, что я прочел, было исполнено такой скромности, искренности и проницательности, что я понял, какой удачей стало для меня то, что я разделил путь с этим большим человеком. Не стремясь больше к тому, чтобы быть Богом, Хол действительно соприкоснулся с глубокими человеческим корнями своей жизни.
7. Кейт: одиночество и потребность
Внешним зрением мы видим предметы и материю, оно сообщает нам о мире вещей. Наше внутреннее видение есть видение процессов, течений. Мы удивляемся, когда вдруг сносят здание на углу Юниверсити и Хай-стрит. Чего-то недостает в знакомом нам объективном мире. Точно так же мы удивляемся, когда часть нашего образа Я, которая была привычной («Я молодой человек»), уступает место другой («Я человек средних лет»). Мы ждем, что окажемся неизменными даже в тех областях (таких, как возраст), в которых, как мы знаем логически, мы меняемся.
Мы даже ожидаем, что наши эмоции окажутся постоянными. «Несколько минут назад я был зол и кричал на тебя. Теперь я испытываю облегчение и даже теплые чувства к тебе. Что это со мной, что делает меня таким изменчивым? Только поверхностные чувства меняются так быстро». Так говорит здравый смысл, и он чертовски ошибается. Чувства текут и развиваются. Их выражение способствует движению. Если мы не понимаем этой простой истины, то чувствуем себя глупыми и уязвимыми, на самом деле выражая совершенно нормальное состояние. «Поскольку я был зол минуту назад, лучше мне продолжать злиться на тебя, а то ты подумаешь, что я не придаю этому значения, или же отомстишь мне теперь, когда я не вооружен своим гневом. Я должен придумать что-нибудь, чтобы продолжать злиться на тебя». Таким образом, взаимоотношения страдают, и накапливается горечь.
Когда я доверяю своему внутреннему видению, я знаю свои чувства, переживаю их поток и не должен добиваться последовательности, более свойственной объектам, нежели живым людям.
Кейт боялась бесконечных изменений внутренней жизни. Они причинили ей много боли в детстве и по-прежнему казались несущими угрозу. Она пыталась найти в жизни дорогу, которая уберегла бы ее от опасностей и неопределенности бытия. Иногда казалось, что это ей удается, но цена, которую она платила за это, была чрезмерной. Но все равно она бы, вероятно, сохранила свою жесткую, защитную модель жизни, если бы это не начало разрушительно влиять также и на ее профессиональную карьеру.
Это как джокер в колоде.
Однажды ранней весной, в субботу, когда ей было одиннадцать лет, Китти проснулась позже, чем обычно, со странными смешанными ощущениями. В какой-то мере она чувствовала облегчение, и это было хорошо, потому что в последнее время была напряженной и раздражительной. Но, с другой стороны, Китти чувствовала какое-то смутное неудобство, которое не могла сразу определить. Затем, когда она торопливо выяснила причину, чувство облегчения прошло. У нее было что-то мокрое между ног, и, проведя исследование, она поняла, что это кровь. Китти лежала неподвижно, едва осмеливаясь дышать. Она была испугана, чувствовала смутную вину, в панике пыталась вспомнить что-то, но не могла. Спустя очень долгое время она услышала шаги в коридоре и прошептала: «Мама! Мама!» Она боялась, что это ее отец или брат, и знала, что сейчас не может с ними говорить. Но ее никто не услышал, и она продолжала лежать так неподвижно, что у нее затекли руки и ноги.
Спустя еще какое-то время Китти услышала, как отец начал работать в саду, и догадалась, что брат, должно быть, тоже вышел из дома. Она собралась с духом, осторожно встала с постели и надела халат. Ступая на негнущихся ногах, она добралась до кухни и увидела, что мать моет посуду. С опаской Китти рассказала матери, что обнаружила. Затем случилось что-то непонятное: мать сначала встревожилась, затем погладила дочку по щеке, и в ее глазах появились слезы. Она отвела Китти в ванную, дала ей пояс, прокладку, показала, как их использовать, а затем велела Китти вернуться в постель.
Китти сделала, как ей сказали, но была удивлена. Мама редко плакала, за исключением ссор с папой, и это были совсем другие слезы, как заметила Китти. Вскоре мама принесла ей апельсиновый сок, яйцо и тост, и Китти впервые испытала противоречивую роскошь завтрака в постели. Мама сказала, что все будет хорошо и что Китти может сегодня оставаться в постели. Более того, мама сказала Китти, чтобы она приготовила игру, в которую ей хотелось бы сыграть, и через некоторое время она, мама, придет и поиграет с ней. Это было просто чудо, потому что, хотя Китти очень любила игры, у мамы никогда не было времени поинтересоваться ими. Китти поспешила достать «Монополию» и расположить все как можно удобнее. Затем, когда все было готово, девочка стала ждать. Она решила даже не открывать книгу, чтобы, когда мама придет, ничто не задерживало начало игры.
Прошло некоторое время, прежде чем мама пришла, и несколько раз Китти уже начала беспокоиться и перебирать карточки «Монополии». Но как только она услышала шаги, перемешала карточки и снова приготовилась к игре. Но мама заглянула в комнату и сказала, что сначала на минутку заглянет к миссис Гантли, соседке напротив. Китти не была уверена, но ей показалось, что мама снова плакала.
Прошло еще некоторое время, и Китти почувствовала сначала нетерпение, а потом страх. Она попыталась читать книгу, но почему-то не могла как следует понять, что там написано. Она спрашивала себя, что означает ее кровотечение, и хотя сначала ей очень понравилось, как реагировала мама, теперь она стала беспокоиться: может быть, что-то действительно с ней не в порядке и, может быть, поэтому мама плакала и вела себя так странно.