Наука Плоского мира

Пратчетт Терри Дэвид Джон

В 1850 году два человека независимо друг от друга задались вопросом, может ли природа сама увлекаться подобными играми, только в большем масштабе времени, с грандиозным размахом и без какой-либо осмысленной цели (в этом состоял недостаток более ранних рассуждений в том же направлении). Они рассмотрели возможность самодвижущейся магии: «естественного» отбора в противоположность отбора, контролируемого человеком. Это были Альфред Уоллес и — гораздо более известный в наше время — Чарльз Дарвин. Дарвин провел несколько лет, путешествуя по миру. С 1831 по 1836 годы он служил корабельным натуралистом на корабле HMS Beagle [84] , где в его обязанности входило исследование растений и животных, а также ведение записей своих наблюдений. В письме от 1877 года он вспоминает,

что во время плавания на Бигле верил в «постоянство видов», однако по возвращении домой в 1836 году начал задумываться о более глубоком значении увиденного и пришел к выводу, что «множество фактов указывают на общность происхождения видов». Говоря это, он имел в виду, что виды, различные в наше время, вероятно, произошли от предков, которые когда-то принадлежали к одному виду. Виды должны обладать способностью к изменениям. Сама по себе эта идея не была чем-то новым, однако Дарвин предложил действующий механизм, объясняющий такие изменения — в этом и состояла новизна его подхода.

84

«Корабль Его Величества» Бигль — прим. пер.

Тем временем Уоллес занимался изучением флоры и фауны Бразилии и восточной Индии. Сравнивая результаты наблюдений в разных местностях, он пришел к похожему выводу — и практически такому же объяснению. В 1958 году Дарвин все еще обдумывал свои идеи, собираясь издать грандиозный труд, который отразил бы все его познания в этой области, в то время как Уоллес был готов опубликовать небольшую статью, посвященную основной идее. Будучи настоящим джентльменом, Уоллес заранее сообщил Дарвину о своих намерениях, чтобы тот смог опубликоваться первым. Дарвин поспешно написал небольшую статью для Линнеевского Общества, а через год выпустил книгу под названием Происхождение видов — большую книгу, хотя и не настолько грандиозную, как планировал изначально. Статья Уоллеса появилась в том же журнале вскоре после этого, хотя «представлены» Обществу обе работы были на одном и том же собрании.

Какой же была первая реакция на эти судьбоносные работы? В отчете за тот год президент Общества, Томас Белл, отметил, что «В сущности, прошедший год не был отмечен ни одним экстраординарным открытием, которые, если так можно сказать, способны за мгновение совершить переворот в своей области науки». Тем не менее, это отношение быстро изменилось по мере осознания невероятной значимости теории Дарвина и Уоллеса, которым, в свою очередь, немало досталось от духовных собратьев Наверна Чудакулли за то, что они посмели предложить правдоподобную альтернативу Библейскому акту творения. Что же это была за идея, положившая начало новой эпохе? Идея, настолько простая, что больше никто ее не заметил. Говорят, что Томас Хаксли по прочтении «Происхождение видов» написал: «Было крайне глупо не подумать об этом».

Вот в чем она состоит. Для изменения формы животных не требуется вмешательство человека, поскольку животные способны делать это самостоятельно, а точнее — по отношению друг к другу. Именно в этом и состоит механизм естественного отбора. Герберт Спенсер, проделавший важную журналистскую работу, популяризовав теорию Дарвина, для описания этого принципа ввел в обращение фразу «выживает наиболее приспособленный». Плюс этой формулировки в том, что каждый стал думать, будто он понимает слова Дарвина; минус же — в том, что каждый стал думать, будто он понимает слова Дарвина. Это классический пример «лжи для детей», который до сих пор вводит в заблуждение многих критиков эволюции, заставляя их атаковать уже давно несуществующую цель, не говоря уже о том, что благодаря ему появились сомнительные «научные» обоснования невероятно глупых и неприятных политических теорий.

Начав с огромного массива наблюдений за множеством видов растений и животных, Дарвин в итоге убедился в том, что живые организмы могут изменяться самостоятельно — вплоть до того, что по прошествии очень большого времени их изменения могут произвести на свет новые виды.

Представьте себе множество существ одного вида. Они соревнуются за разные ресурсы, например, пищу — как между собой, так и с животными других видов. Предположим, что благодаря некой случайности некоторое число особей произвели потомство, которое в этом соревновании обладает преимуществом.

Это повышает их шансы прожить достаточно долго, чтобы дать начало следующему поколению, которое также будет обладать преимуществом. И наоборот, животные, потомство которых хуже справляется с конкуренцией, имеют небольшие шансы на выживание и продолжение рода, а даже если им это удастся, их потомство обладает недостатком родителей. Очевидно, что даже небольшое преимущество через многие поколения приведет к тому, что популяция будет практически полностью состоять из новых сильных победителей. На самом же деле последствия любого преимущества распространяются со скоростью роста сложных процентов, так что процесс занимает не так уже много времени.

Идея естественного отбора выглядит довольно очевидной, однако слова вроде «соревнование» или «победа» перегружены значениями. Они могут легко ввести нас в заблуждение насчет «коварства» эволюции. Когда птенец выпадает из гнезда и становится обедом для проходящей мимо кошки, мы ясно наблюдаем борьбу за выживание между птицами и кошками. Однако если речь идет о таком соревновании, то кошки одерживают в нем безоговорочную победу — почему же тогда птицы до сих пор не вымерли? Почему не остались одни кошки?

Потому что когда-то давно кошки и птицы неосознанно пришли к взаимному соглашению, при котором выжить смогут и те, и другие. Если бы птицы могли бесконтрольно размножаться, в скором времени им не хватило бы пищи для поддержания жизни. Например, самка скворца за свою жизнь откладывает около 16 яиц. Если бы все они выживали, то размер популяции скворцов увеличивался бы в восемь раз с каждым очередным поколением — по 16 птенцов на каждую пару родителей.

«Экспоненциальный» рост отличается поразительной высокой скоростью: к 70-му поколению из скворцов можно было бы сложить шар размером с Солнечную систему (обычно такую судьбу пророчат голубям).

Единственный приемлемый вариант «скорости роста» популяции состоит в том, что каждая пара взрослых скворцов в следующем поколении сменяется, в среднем, ровно одной парой взрослых скворцов. Простая замена — не больше и не меньше. Если их становится больше, происходит взрыв численности: если меньше — популяция обречена на вымирание. Таким образом, из 16 яиц в среднем 14 не должны умереть и не оставить после себя потомства. Здесь-то в игру и вступают кошки, а также многие другие обстоятельства, осложняющие жизнь птицы, а особенно — птенца. Образно говоря, кошки в целом оказывают птицам услугу, хотя, возможно, каждая по отдельности — наоборот (зависит от того, окажетесь ли вы среди двух выживших или среди остальных 14).

Еще более очевидно, что птицы оказывают услугу кошкам — ведь пища падает буквально с неба, как манна небесная. Ситуация не выходит из контроля потому, что если бы где-то появилась группа жадных кошек, они бы уничтожили все запасы пищи и вымерли. А более сдержанные кошки, живущие по соседству, выживают, производят на свет потомство и занимают освободившуюся территорию. То есть кошки, поедающие ровно столько птиц, сколько необходимо для поддержания запасов пищи, в борьбе жадными кошками выходят победителями. Кошки и птицы не соревнуются друг с другом, так как они играют в разные игры. На самом деле кошки соревнуются с кошками, а птицы — с птицами. Такой процесс может показаться бессмысленным, но это не так. Самка скворца может без труда отложить 16 яиц. Жизнь воспроизводима — она способна создавать достаточно близкие, хотя и не абсолютно точные копии самой себя — в больших количествах и «дешевым» способом. Эволюция с легкостью может «перепробовать» множество различных вариантов и отбросить те, которые оказались неудачными. И этот подход оказывается удивительно действенным в поиске подходящих вариантов.

Как сказал Хаксли, это довольно очевидная идея. Она вызвала бурю возмущения со стороны религиозных людей, так как лишила привлекательности один из их излюбленных аргументов — доказательство, исходящее из целесообразного устройства. Живые существа кажутся устроенными настолько идеально, что непременно должны быть результатом целенаправленного творения, а в таком случае обязательно должен существовать Творец. Дарвинизм позволил ясно понять, что процесс случайных и бесцельных изменений под контролем самопроизвольной эволюции может дать настолько же впечатляющие результаты, то есть подобие целенаправленного творения возможно и без какого-либо Творца.