Наука умирать
Шрифт:
Журналист приветливо поздоровался, вспомнил бой за хуторами Филипповскими:
— Поймали вы тогда своего врага?
— Поймал, только позже, на Георгие-Афипской. Больше его нет.
Сказал со спокойной гордостью, сознавая себя бойцом, рыцарем, настоящим мужчиной.
— А я вот купил записную книжку. Именно в ней буду писать большой очерк о нашем походе. Вы тоже в магазин?
— Нет. Есть более интересное место: у казака Кабанца в погребе отличное пиво. У меня есть полчаса времени — еду в бригаду Богаевского с сопровождающими.
Кабанец —
— Вчера наши вас вспоминали, — сказал Брянцев. — Говорили о «Протоколах сионских мудрецов». Неужели действительно вся эта революция идёт по ихнему плану?
— «Протоколы» я читал, — с некоторым раздумьем ответил Суворин, — и книга у меня есть. Вернее, была. В Питере осталась. Пусть большевики читают. Отец верил. А я, по правде сказать, считаю, что это фальшивка. И доказательства тому есть. Сионские мудрецы, то бишь умные евреи, не стали бы сочинять такую чушь себе во вред. А вы в бой?
— Да. Задание генерала Маркова.
— О-о! Личное задание Маркова! Вы делаете успехи. По-моему, Марков — один из лучших наших генералов.
— Лучший. На нём держится вся армия.
— Почему же его бригада не участвует в наступлении?
— По высшим стратегическим соображениям.
— Ну, уж, прапорщик! Так уж и по высшим. Какая-нибудь интрига. С Корниловым, может быть, не поладил?
— Мне пора, Борис Алексеевич. Прощайте.
— Почему же «прощайте»? До свиданья.
У Брянцева вдруг заныло в груди, и не солнце в глазах, а чёрные тени в углах дворов, и старая казачка с плачем и причитаниями провожающая сына, нетерпеливо рвущегося к строю, с винтовкой в руке, с новыми синими погонами на плечах. Она чувствует, что его убьют. Неужели и меня? Я должен сражаться за освобождение России. И за счастье женщины, которая меня любит. Защищать от варваров её красоту, её нежность, её любовь. Он до конца дней будет помнить её поцелуй. А когда он наступит, этот конец?
Ехали по большой дороге к Екатеринодару. Впереди гремели орудия красных. Отъехав несколько вёрст, увидели и разрывы. Сопровождающий казак объяснял, что с утра шёл бой за молочную ферму Кубанского экономического общества.
— Видите вон там справа рощица? Это и есть ферма. Над самой над Кубанью.
Чем ближе к ферме, тем чаще шарахаются кони от трупов, разбросанных по степи и вдоль дороги. Больше всего чёрных бушлатов. Погибшие матросы-большевики. Въехали в рощу, и здесь лошади вставали на дыбы, ржали с истерическим хрипом — трупы матросов на каждом шагу.
Южные сосны со своими короткими зелёными кудрями давали мало тени, в роще стояла жара, над телами погибших роями вились мухи и пахло гниющим
Только что была отбита контратака красных, командиры толпились у белого домика, стоящего в тополях, солдаты и ординарцы наводили там порядок — ждали Корнилова. Генерал Богаевский, черноволосый усач с озабоченным лицом, выслушал доклад Брянцева, прочитал записку, сказал:
— Вот генерал Казанович, командир Партизанского полка, вам поможет, прапорщик. Борис Ильич — офицер связи от генерала Маркова. Займитесь с ним.
Казанович — сухощавый, седобородый, лет около пятидесяти с чисто генеральским выражением лица, требующим немедленного и безусловного повиновения, — мельком просмотрел записку, сказал: «После» — и вернулся к главному: к разговору Богаевского с полковником Барцевичем из штаба Корнилова. Все они смотрели на окутанный дымом город и говорили не просто о ходе обычного боя, где может быть всякое — и переход к обороне, и даже отступление. Они говорили о жизни и смерти. Жизнь — это войти в те улицы, занять большей вокзал, перекреститься, подойдя к той церкви. Всё остальное — смерть.
— Вы сами сейчас видели, полковник, что сражается один полк Бориса Ильича. Где же армия? Ещё ночью, в два часа ночи, когда я получил приказ Лавра Георгиевича о наступлении, то хотел ехать к нему и просить об отмене приказа. Потом понял, что это невозможно. Утром, когда Борис Ильич начал атаковать ферму, я вдруг узнаю, что Корниловский полк, который должен начать наступление одновременно с Казановичем, стоит на месте. Почему? Оказывается, Неженцев не получил вовремя приказа. Как это понимать?
— Я обязательно разберусь, — уныло сказал полковник.
— И это не всё. Я хотел остановить наступление и Партизанского полка, но Борис Ильич отговорил меня — он взял ферму. Но город один полк взять не может. Корниловский полк не двигается до сих пор. Мой левый фланг оголён, а красные, судя по всему, именно там готовятся контратаковать. Мне пришлось послать туда батальон Партизанского полка.
— Я обязательно разберусь, — так же уныло пообещал Барцевич.
— А где 1-я бригада? Вводите её в бой, и мы — в городе.
Они смотрели на город. Солнце палило с юга, справа, и улицы, ведущие к центру, виделись тёмными полосками.
— 1-я бригада уже переправляется, — сказал штабист с облегчением.
— Это верно, прапорщик? — обратился Богаевский к Брянцеву.
— С утра начал переправляться Кубанский полк, ваше превосходительство.
— Кубанский? — удивился генерал. — Почему не 1-й Офицерский? Самый боевой полк торчит где-то в тылу в самый решающий момент штурма. Екатеринодар сегодня был бы наш, если б его штурмовала вся армия, а не один полк моей бригады.