Наука умирать
Шрифт:
Пили с Тимановским чай и по капле спирта — коньяка уже нет.
— Нельзя, Степаныч, атаковать, — говорил Марков, — даже если отобьём казармы, штурмовать город будет некому.
Тимановский молча соглашался.
Ждали, что с рассветом красные начнут атаку. Те будто так и планировали: едва сверкнули розовым разбитые стекла предместья, как разом, почти стройным залпом грохнули орудия красных. Дрогнули стены казарм, задребезжали недобитые стекла, рядом с командным пунктом Маркова со страшным грохотом провалился второй этаж. Вели огонь грамотно — через некоторое время снаряды пошли на ближний тыл, на почти уже
Марков быстро пошёл по ротам, предупреждая об атаке красных:
— Господа, у нас один выход: устоять. Если отступим, побежим — нас всех перебьют в поле... Господа, мы отобьёмся. У нас отличная позиция...
Прибежал взволнованный Родичев.
— У меня беда, Сергей Леонидыч! — жаловался он. — Раненых эвакуировал в предместье, а туда артиллерия бьёт. Прямо по моему лазарету.
— Такая война, Гаврилыч.
Артиллерия не затихала, и атака не начиналась. Марков вернулся на командный пункт. Новостей от офицеров связи не было, телефон молчал, Тимановский уныло пил холодный чай.
— Семь часов, — заметил время Марков. — Не наступают. Они нас боятся. Ещё боятся.
В это время Деникин, поговорив с командующим, занял своё привычное место у реки, пожаловался сопровождавшему его штабному офицеру:
— Огонь сильнее, чем вчера, а Лавр Георгиевич так и не сменил место штаба.
Подошёл генерал Казанович.
— Как ваша рана? — спросил Деникин.
— Осложнений нет. Вот иду на перевязку. Не хочет командующий отсюда уходить?
— Не уговорил.
— Завтра штурм, возьмём город и штаб туда переведём.
— Я договорился с Романовским, что мы с ним не будем отходить от Лавра Георгиевича ни на шаг.
Казанович направился в штабной домик, где рядом с комнатой Корнилова устроили перевязочный пункт. Врач и сестра встретили радушно, посадили за чай с булочками и вареньем. Разрывы снарядов неподалёку в роще стали привычными, и на них обращали внимания не больше, чем на плохую погоду. Но вдруг...
В одно мгновенье пронеслись звуки летящего и вертящегося куска металла, врезающегося тебе в голову, громовой треск разваливающейся стены, взрыв, раскалывающий Вселенную... Очнулся от крика Долинского, который стоял у открытой двери в соседнюю комнату и видел, как подбросило вверх и ударило об печку командующего армией.
Так закончился сложный оперативный манёвр, задуманный генералом Корниловым для взятия Екатеринодара.
РАЗБИТАЯ АРМИЯ
Умирающего Корнилова несли на носилках к реке, в укрытое от разрывов место — на террасу над Кубанью, где любил сидеть Деникин. Он шёл рядом с носилками, утирая слёзы. Рядом шли и другие генералы и офицеры.
Из рокового штабного домика с пробитой стеной слышался истерический крик штабного офицера:
— У телефона Марков? Всё пропало! Корнилов убит!
Генерал Богаевский быстро вошёл в домик, в телефонную, вырвал трубку у офицера, грубо обругал его, сказал в телефон:
— Сергей Леонидович? Да. Командующий умирает. Нельзя допустить, чтобы армия узнала об этом сейчас. Надо держать случившееся в строжайшей тайне. Конечно, выезжайте сюда...
Только
Марков нашёл их на берегу, на любимом месте Антона Ивановича. На лице Романовского — раздумья о великом, о вечном. На Маркова он взглянул со скорбным сочувствием, но, видно, такой холодноглазый и расчётливый не умеет долго скорбеть и печалиться — в глазах генерал уловил настороженность, даже тревогу. Романовский начал говорить о постигшем армию несчастье, но поглядывал на собеседника с тем же тревожным вопросом. Марков ответил соответственно и замолчал, прямо глядя в глаза начальнику штаба. Решительности у него не отнимешь. Потому и в штабе, где вырабатываются решения, тоже смотрел прямо в глаза и спокойно выслушал Романовского, который с каким-то предупреждением в голосе произнёс:
— Разумеется, тебе, Сергей Леонидович, известно распоряжение покойного командующего о том, что его преемником является Антон Иванович, и, по-видимому, ему придётся нести это тяжкое бремя, однако окончательно решение будет принято по прибытии сюда, в штаб, генерала Алексеева. Ему уже послано донесение.
Продолжения разговора не было — генерала Маркова не пригласили остаться и участвовать в «принятии решения». Его дело — идти под пулями в офицерской цепи.
— Я должен возвращаться в бригаду. Жду атаку красных, — сказал Марков, но не сделал движения к дорожке. Всё-таки ждал. Может быть, ещё секунда, и он бы попрощался, но Романовский сказал прежним дружелюбным голосом:
— Подожди, Серёжа, я провожу тебя и передам последнюю разведсводку.
Только что высказался в пользу Деникина, а теперь, кажется, намеревался сделать какой-то жест старому другу. Сказать бы ему: «На войне нельзя быть таким хитрым, Ваня: это тебя когда-нибудь погубит».
Деникин тоже умел скрывать истинные чувства — сказал:
— Да, да, конечно, проводи, Иван Павлович. И не забудь новые карты на северное направление.
Вдвоём шли к штабу, артиллерийский обстрел несколько затих. Изредка снаряд падал где-то в роще или поднимал столб воды в реке.
— Я думаю, что вопрос с командующим решён, — не стал хитрить Романовский. — Корнилов ещё дышал, а Антон Иванович уже заявил, что он поведёт армию. Так ему сказал накануне Лавр Георгиевич. Когда я написал записку Алексееву, он взял у меня её и переписал по-своему. Начал так: «Доношу, что...» Написал, что вступил во временное командование армией и сам подписал. По-видимому, Алексеев соберёт какое-то совещание. Может быть, даже военный совет. Что ты думаешь о сложившейся обстановке?
— Я думаю то же, что и ты, но у меня категорическая просьба: не сообщать официально ни о гибели командующего, ни о назначении нового.