Навь и Явь
Шрифт:
– Хвала Лаладе, девы! – произнесла Крылинка уставное приветствие жриц. – Мы к Младе пришли!
– О… Всем семейством? – Из-за сосны шагнула незнакомая светловолосая дева с вздёрнутым носиком и малиновыми губами. – И дитя с вами?
Малышка вела себя тихо, предусмотрительно досыта накормленная Гораной.
– Она не будет шуметь, – поручилась за неё Дарёна.
– Хорошо, идёмте, – сказала жрица, открывая калитку.
Дарёна чуть не завалилась на спину, задрав голову к верхушке Дом-дерева. Вблизи его размеры
На одной из нижних деревянных площадок сидела на скамеечке Млада. Вид у неё был задумчиво-скучающий, но, заметив родных, она повеселела, и в душе у Дарёны запела светлая струнка радости. Взбежав по доскам-ступенькам, она первой поцеловала Младу и устроилась с Зарянкой у неё на колене. На губах Млады улыбка едва обозначилась, но глаза заискрились, как струйки ручья на солнце. Вдовьим покрывалом соскользнула в небытие плоская, полная тоски ночь, а наяву осталась лишь смолисто-летняя, пахнущая хвоей действительность встречи. Млада по-прежнему не размыкала губ при поцелуях, но нежность в её взоре с лихвой возмещала эту сдержанность.
– Ну, как вы там? – шепнула она, прижимая к себе Дарёну и заглядывая в личико дочки. – Зарянка не голодная?
– Всё хорошо, лада. – Дарёна ткнулась лбом в лоб супруги, потёрлась носом. Если б она умела, то замурлыкала бы. – У Гораны молозива довольно. Чем больше Зарянка кушает, тем больше его становится. Так что не беспокойся, мы не голодаем.
В их долгожданное уютное единение вторглась Крылинка:
– Младушка, ты сама-то как? Я тебе тут съестного принесла – пирог с рыбой, ватрушки, блинчики, пирожки с земляникой сушёной, каша с курятиной…
– Ох, матушка, мне столько не осилить, – с коротким смешком ответила Млада. – Но пирог – это кстати. Кормёжка тут, скажу вам правду, весьма унылая… Одни овощи, мёд, хлеб да каша пустая.
– А тебе рыбку да мяско подавай, киса моя, мурр? – проворковала Дарёна, ласкаясь и тычась носом в ухо супруги.
– Ежели так и дальше пойдёт, я отсюда домой сбегу, – усмехнулась Млада, жмурясь по-кошачьи.
– Мы тебе каждый день станем пироги носить, – пообещала матушка Крылинка. – Ты только скажи, чего тебе надобно – всё принесём! Лишь бы тебе тут хорошо было.
– Тут славно, – сказала Млада. – Домашней снеди только не хватает, а так – благодать… В постели, правда, не очень-то поваляешься. Эти девчушки беспокойные меня сегодня на рассвете из домика выгнали, ходить то и дело заставляют. Заметят, что я присела – и опять тормошат: «А ну-ка, вставай, пойдём!» Пробовали меня к огородным работам привлечь, да только не вышло: ноги у меня слабоваты ещё.
– И правильно делают, что покою тебе не дают, – молвила Горана. – Расхаживаться тебе надобно, силу нагуливать, тело разрабатывать.
– Ты только не утомляйся шибко-то, – с материнской заботой посоветовала Крылинка. – Потихоньку надо, помаленьку.
«Беспокойных девчушек» Дарёна вскоре увидела: это были две молодые девы-ученицы, одна – с роскошным русым плащом волос, шелковисто лоснящимся в солнечных лучах, а другая – белокурая, как одуванчик, даже ресницы у неё были серебристые. Две
– Что-то шибко вы её гоняете, красавицы, – покачала головой матушка Крылинка.
– Ничего, ей полезно, – засмеялись те. – Сейчас вот на Лазоревое пойдём купаться.
Лазоревым звалось не то чтобы озерцо, а просто большая округлая купель в каменном провале, наполненном водами Тиши. Стенки и дно покрывал ярко-голубой налёт – очевидно, отсюда и пошло название. Располагалось Лазоревое у западной окраины Тихой Рощи, на границе с обычным сосновым бором; к воде вели вырубленные в горной породе ступеньки, всего около десятка, а со всех сторон это голубое око земли окружали скалистые стены, словно края огромной чаши. На уровне нижней ступеньки по всей окружности купели тянулся ещё один, внутренний бережок-уступ. В поперечнике Лазоревое насчитывало саженей тридцать [27] , не более.
27
примерно 64 м
– А вот плавать мне полегче, чем ходить, – сказала Млада. – Вчера я тут уже была.
Освободившись от одежды, она плюхнулась в тёплую целебную воду подземной реки и сделала полный круг по купели. Присев у кромки и прижимая к себе Зарянку одной рукой, пальцы другой Дарёна окунула в ласковую рябь волн, расходившихся от Млады.
– Давай её сюда, – сказала та, подплывая. – Пусть учится.
– А может, подождём, пока ты сама окрепнешь? – усомнилась Дарёна.
– В воде Тиши утонуть невозможно, – сказала белокурая ученица. – Растворённая в ней сила Лалады сама держит тело, оттого-то Младе и легко в ней плавать.
Видя, как супруга свободно держится в воде, Дарёна вопреки озабоченному квохтанью матушки Крылинки решилась снять с Зарянки рубашонку и отдать её, голенькую, в руки родительницы. Двигая одними лишь ногами и поддерживая дочку, Млада поплыла к противоположному берегу купели; малышка, очутившись в воде, сперва удивлённо агукнула, но не испугалась. Тёплые волны и руки Млады обнимали её, а солнышко пригревало сверху – чего же бояться? Устроив дочку на своей груди и улыбаясь небу, Млада расслабленно откинулась, отдалась воде, и Дарёне до мурашек захотелось быть сейчас там, рядом с ними обеими. Сбросив всё, кроме нижней сорочки, она последовала за своим порывом. Её подхватила, обвиваясь со всех сторон, живая сила, делая тело лёгким и плавучим, как пузырь воздуха, и малейшее движение придавало ему небывалое ускорение. В два-три взмаха она очутилась около Млады с Зарянкой, и из груди рвался наружу золотисто-солнечный, звенящий бубенцами смех.
– Водица – чудо! – помахала она матушке Крылинке.
Та, конечно, присоединяться не стала, а вот Шумилка проворно разоблачилась и нырнула прямо с верхнего края купели с поджатыми к груди коленями, войдя в воду задом, как сорвавшаяся с ветки груша, и устроив большой «плюх» с тучей брызг. Она принялась нарезать круги около Дарёны с Младой, плескаться, подныривать под ними и хватать за пятки.
– Уйди отсюда, оторва, – отбрыкивалась Млада. – Ты мне ребёнка испугаешь!