Навь

Ракитин Андрей

Человек подошел к кругу света и опустился на траву, точно надвое разделенный светом и тьмой. Застыл, подтянув к подбородку колени. Край плаща сполз случайно, и Славка разглядел худую босую ногу, по щиколотке перечеркнутую черным от запекшейся крови шрамом. И тут сзади что-то тихо стукнуло.

– О господи!

Это были первые живые слова, услышанные тут. Славка даже вздрогнул от неожиданности. Повариха стояла закаменев, уронив ложку.

– Да как же это они, по живому?
– грудной теплый голос звучал испуганно.

– А как же иначе?
– незнакомка отозвалась с усталой насмешкой, прикрывая рану

плащом.
– Только по живому и надо. Иначе разве почувствуешь?..

У Славки по спине пробежали мурашки. А повариха уже суетилась, позабыв, что вскипевшее варево вот-вот выльется в огонь. Вытащила откуда-то чистую тряпицу, склонилась над незнакомкой.

– Эй, поди воды принеси! Оглох, что ль? Збанок не забудь!

Славка вдруг понял, что это к нему. И обрадовался, и испугался...

Женщина безразлично смотрела, как повариха смывает с ее ноги кровь, обматывает тряпицей. Потом глянула на Славку. Глаза у нее были черные, совсем мертвые. Он не успел испугаться. Женщина протянула руку. Понял - за збанком. Там еще оставалась вода. Отпила немного, вернула збанок.

– Надия! Щи твои, гляди, убегут.

Повариха охнула, кинулась к котлу. А женщина без улыбки вновь обернулась к Славке:

– Ну, здравствуй, отрок. Говори.

– Чего говорить?
– не понял он.

– К нам с пустяками не ходят, Лихослав.

Славка так поразился расшифровке своего имени, что не нашелся, что ответить. И вообще, по правде говоря, ему было страшно. Славка попытался припомнить свои беды. Ну, с Димкой разругался. Йоська в дневник записала. Все это были мелочи, внимания не достойные.

– Я сюда случайно попал, - честно сознался он.

Женщина глядела на него снизу вверх, откинув голову. Славка смутился под ее взглядом, уронил збанок и стал сосредоточенно тереть исцарапанный локоть. И пока тер, вдруг сообразил, где слышал ее голос. На мосту. И после...

– Это вы Димку копьем по голове шандарахнули?

Славка прикусил язык. Мамочки, что он несет? В траве вдруг блеснуло вороненое ложе самострела. Женщина задумчиво погладила его рукой.

– Странно ты выражаешь свои мысли, отроче. Но, по сути, ты прав.

Славка почти успокоился: если не убили за дерзость сразу, то уже не убьют, - и попросил:

– Не зовите меня отроком, пожалуйста.

У костра рассмеялись:

– Хороший мальчонка, зубастый!

Славка вдруг увидел вокруг себя лица - усатые и безусые, веселые и мрачные, но все славные, живые. От костра вкусно потянуло щами, Надия громко стукнула ложкой. Славка почувствовал себя здесь почти своим. И только у той, что с ним говорила, лицо было мертвое.

Надия налила Славке полную миску, и он глотал, обжигаясь, а повариха смотрела, подперев щеку ладонью, и сердобольно вздыхала. Другие тоже ели, подсмеивались, нахваливали щи, и Славка удивился, что навь ест, как люди. Только та отказалась, опять была не как все. Сидела на плаще, гладила самострел, а где-то высоко над ее головой висела острая звезда. Потом Славка, кажется, задремал. И сквозь сон пробилось к нему: Карна - как удар надтреснутого колокола. Он с трудом разлепил веки. Навье воинство седлало коней. Кто-то встав на колени, помогал женщине натянуть сапоги. Она вдруг застонала.

– Останешься?
– спросил мужчина тихо, помогая ей встать.

– Нет.

Славке

показалось, что он видит недозволенное. Он старательно прикрыл глаза.

Снилось ему кладбище - то, где похоронили деда. Старое, которых теперь и не осталось вовсе. Дорожка между бревенчатых, без окошек, стен, крытые тесом крыши, а за ними холм, высокие редкие сосны с черными кронами, и между сосен кресты. Обомшелые, почерневшие от непогоды, наклоненные, а то и вовсе поваленные. Даже не кресты, каплички(часовенки) - столбики под двускатными крышами, в нишах иконы. На перекладинах качаются выцветшие ручники, засохшие венки, пучки бессмертников. На земле под крестами слежавшаяся иглица, сквозь нее проклюнулась трава, в низинке темное озерцо воды. Иглица глушила шаги, и он почти не боялся, что идущая впереди женщина его услышит.

Взойдя на холм, она остановилась.

Полоска зари догорала справа, за частым лесом; небо там было светло-голубое, почти бесцветное, а левей, к востоку - густо-синее, и на нем проступали звезды. А одна, давно знакомая, огромная, стояла над ее головой. Мерный шорох сосен убаюкивал, а очнувшись, Славка вдруг заметил, что вместо крестов стоят на холме всадники - тени на высоких конях - и их тяжелые плащи опадают по обе стороны седел, и месяц блесит на копейных остриях. И тогда Славка услышал ее голос:

– Не могу. Вы мертвые, а я живая. Я даже не знаю, встретимся ли мы потом.

И наступило молчание.

– Не могу! Не могу без вас! Возьмите...

Где-то ударил надтреснутый колокол.

Ночь протечет, и мы уйдем

во тьму,

во тьму...

Сами ли собой сложились в голове у Славки эти слова или он услышал их сейчас?.. Всадник принял женщину на седло. И, на ходу выстраиваясь по трое в ряд, навьи двинулись мимо мальчишки по проселку, белому от месячного сияния. Славке почудилось, что они видят его, он застеснялся, попятился, запнулся о какой-то корень и, опрокидываясь на спину, услышал:

– Лихослав, чертушка! Ты в школу будешь собираться?

Вздрогнув, Славка распахнул глаза и полубессознательным голосом вопросил:

– Дмитрий, а что такое "Карна"?

По горькому опыту зная, что от Славки так просто не отвяжешься, брат стал нудно объяснять то, что он помнил из "Слова о полку Игоревом..." о славянской мифологии.

– Все. А теперь в ванную и завтракать. Марш, марш!
– и подумал, что дите чересчур увлеклось этой самой мифологией, а Йоська, черт, Елена Иосифовна, опять намекала, что Дмитрий забросил воспитывать брата. Карна! Надо же! "Ох уз эти всадницки!.." - скопировал он интонации любимого мультика и расхохотался.

Глава 4.

Кричала, надсаживая горло, срывая голос. Коротко тренькали тетивы. Бухали конские копыта, расплескивая воду и грязь. Валились, надламываясь, измызганные кусты.

– Упредил кто-то... эх!
– с горьким сожалением.

Сухо и страшно хряснуло под копытами.

Бежать, как заяц, петляя и волоча ногу... Бежать?!

Кони шли по ней с глухим чавканьем, сминали, били по рукам, заслоняющим грудь. Розовая пена лопалась на губах вместе с дыханием. Она все старалась отклонить голову от занесенного заляпанного грзью копыта, вжаться, втиснуться щекой в болотную жижу. Ударило вскользь, содрало кожу на виске. Серебряные гвоздики на подковах...