Наваждение – книга 1
Шрифт:
– Господин, – Дреф крепко стиснул руки за спиной, но затем так же сдержанно продолжил: – Зен сын-Сюбо – не подопытный кролик и не домашнее животное, выведенное для экспериментов. Он – человек, такой же, как вы, имеющий право жить и умереть, сохраняя человеческое достоинство. И никто не имеет права осквернять его останки.
– Это неверно. Я прощаю твою дерзость только потому, что ты явно тронулся рассудком; и так и быть, напомню, что Право на Тело – одна из законных привилегий господина.
– Это не право, а произвол, – очень медленно произнес Дреф. – И то, что тиран пользуется своей властью, – низко и подло.
У Элистэ перехватило дыхание, глаза расширились. Он сошел с ума, никакого другого объяснения не существует. Горе или же
– Что ты сказал? – недоумевающе переспросил маркиз.
– Я сказал, что Право на Тело отвратительно и что это одно из самых худших из несметного числа оскорблений, которые наносит простому народу привилегированное и бесполезное меньшинство. На этот раз вы все слышали? Я хотел бы удостовериться в этом.
Пораженный маркиз лишился дара речи. Элистэ, не сводя глаз с Дрефа, настойчиво покачала головой.
Игнорируя это предостережение, Дреф продолжил:
– Наши законы несправедливы и аморальны, и жестокость Возвышенных, порожденная этими законами, чудовищна. Ничто не подтверждает эту истину так очевидно, как события сегодняшнего дня, начавшиеся с обнаружения проступка молодого серфа. Какова же природа его преступления? Зена сын-Сюбо поймали за чтением запрещенных сочинений Шорви Нирьена. Но вначале спросим, почему сеньор посчитал необходимым объявить вне закона произведения Шорви Нирьена? Совершенно очевидно, что его светлости внушают опасение содержащиеся там идеи, воспринимаемые им как потенциальная угроза его паразитическому образу жизни. Обнаружив, что куда легче подавить подобные идеи, чем противостоять им, сеньор объявил спой запрет; а Зен сын-Сюбо, на беду спою обладающий ясным и пытливым умом, нарушил его. Обнаружив преступление, юношу заперли на несколько часов в конюшне и не давали воды – и это в один из самых жарких дней в году. Подобным образом не обошлись бы с распоследней лошадью в этой конюшне. Вечером Зена вывели, привязали к столбу и публично засекли до смерти. И тогда маркиз, без сомнения желая компенсировать потерю собственности, предназначает тело для своих анатомических опытов. Вот вам пожалуйста: в течение одного дня нарисована исчерпывающая картина, иллюстрирующая отношение Возвышенного к серфу, угнетателя к жертве, хищника к своей добыче. Действуя как трусливый деспот и жестокий убийца, маркиз во Дерриваль показал себя типичным представителем класса Возвышенных, чьи поступки внушают отвращение и сводятся в конечном счете к одному – презрению.
Дреф ни разу не повысил голоса. Самообладание придавало его обвинениям необыкновенную силу.
Стояла жуткая тишина. Зрителей, казалось, парализовало. Побагровев, маркиз открыл было рот, но ярость его оказалась слишком велика, чтобы выразить ее словами; да и в любом случае ему было бы не под силу тягаться с таким оратором. Онемев на мгновение, его светлость выразил свои эмоции действием. Выйдя из экипажа, он сделал несколько неверных шагов, остановился перед своим неподвижным обвинителем и стал нещадно хлестать его кнутом. Удары сыпались юноше на плечи, на спину, на поднятые руки. Реакция Дрефа была чисто импульсивной. Рванувшись вперед, он вырвал кнут из рук маркиза и отшвырнул его прочь. Хозяин с размаху ударил серфа по лицу; шлепок прозвучал, как пистолетный выстрел. Ни минуты не колеблясь, почти непроизвольно, Дреф сжал кулак и нанес ответный удар, сваливший маркиза с ног.
Какое-то мгновение его светлость лежал там, где упал, потом медленно сел, держась за щеку. Из носа у него потекла тонкая струйка крови и закапала с подбородка. Маркиз имел довольно комичный вид, но никто не выказал ни малейшего признака веселья. Серфы в душе, конечно, ликовали, но были слишком напуганы. Элистэ, предвидя последствия, пришла в ужас. Сам Дреф, казалось, пребывал в недоумении. Он рассеянно потирал пальцы, ошеломленно озираясь.
С непроницаемым видом маркиз встал. Проявление каких-либо эмоций означало бы еще большее
– Взять.
Борло нахмурился, но повиновался. Шагнув вперед, он попытался схватить юношу, но тот, молодой и подвижный, легко увернулся. Борло двинул кулаком, Дреф уклонился. Второй удар тоже не достиг цели. В следующее мгновение Дреф подпрыгнул и ударил кузнеца под дых, а затем снова отскочил на безопасное расстояние. Невзирая на быстроту и мощь атаки, Борло, казалось, ничего не почувствовал. Его противник мог с равным успехом сражаться с кирпичной стеной, однако он злился все сильнее. Тяжелые брови Борло сурово сошлись вместе, и кузнец неуклюже задвигался, стараясь поймать своего юркого противника. Следующий удар мог бы свалить с ног быка, но Дреф снова увернулся. Затем ударил сам и отпрыгнул. Когда кулак юноши достиг цели, Борло издал лишь слабое ворчание.
Взглянув на дворецкого, маркиз поднял два пальца; дворецкий тут же велел приблизиться двум здоровенным молодым пахарям. Детины немедленно включились в драку. Обнаружив это слишком поздно, Дреф повернулся к ним, но удар со свистом обрушился на него, свалив с ног. Едва он попытался подняться, как парни бросились на него и всей своей тяжестью придавили к земле. Неторопливо подошедший Борло сын-Бюни равнодушно взглянул на поверженного противника и стал тяжело бить его ногами. Лицо Дрефа исказилось от боли, когда кованые сапоги заходили по ребрам. Удары сыпались градом. Наконец мучителям это наскучило, да и Борло устал. Пахари подняли Дрефа на ноги и поставили прямо перед кузнецом. Недолго думая Борло начал сильно и резко, наотмашь бить несчастного юношу по лицу и по груди и в довершение всего нанес короткий прямой удар в челюсть. Дреф запрокинул голову и безжизненно повис на руках своих мучителей. Когда те разжали руки, юноша рухнул на землю.
К горлу Элистэ подступила тошнота. Никогда в жизни она не сталкивалась с такой жестокостью и едва могла поверить, что подобное случилось в поместье Дерривалей. А то, что жертвой этого зверства оказался Дреф, делало сцену вдвойне кошмарней. Она задыхалась от волнения и смотрела то на мертвого Зена сын-Сюбо, то на неподвижно лежащего Дрефа сын-Цино, потом снова на Зена. Бедному Зену уже нельзя помочь. Но Дреф жив, и вся ненависть маркиза направлена на него. Насколько Элистэ знала отца, Дрефу грозило страшное наказание. Она искоса взглянула на маркиза. Он стоял в нескольких шагах от нее, все еще прижимая к лицу испачканный кровью платок, – хотя кровь уже не текла. По-прежнему бесстрастный, он смотрел на своих подручных. Нужно остановить его, прежде чем он объявит приговор. Когда Элистэ заговорила, вид у нее был вполне равнодушный.
– Этот негодяй или бредит, или сошел с ума. Я уверена, он не имеет ни малейшего понятия о том, что говорит и делает, а потому не может отвечать за свои поступки.
– Сошел с ума, – задумчиво повторил маркиз. – Любопытно, имеются ли какие-либо отклонения в мозгах помешанного? Это сулит интереснейшее исследование.
Элистэ вся помертвела, осознав ужас создавшегося положения, потом безразлично заметила:
– А может, он попросту пьян. Вероятно, тем все и объясняется. И вообще, для меня все это слишком утомительно и скучно – подняли шум из-за какого-то непослушного серфа. Я считаю, он не заслуживает вашего внимания, отец, – или теперь в Шеррине модно так носиться со слугами?
Маркиз пронзительным взглядом посмотрел на дочь. Ответом ему была лишь слабая, но вполне различимая снисходительная улыбка. Он нахмурился. Как Элистэ и ожидала, напоминание о столице всколыхнуло неприятные впечатления о его недавнем пребывании там, во время которого маркиза так часто заставляли чувствовать себя неотесанным провинциалом. Он панически боялся выглядеть смешным в глазах равных себе, хотя никогда бы в этом не признался. Может, он и в самом деле уронил свое достоинство, может, он принимает случившееся близко к сердцу – во всяком случае, еще не поздно восстановить поруганную честь.