Наваждение
Шрифт:
От вида машин прессы и телевидения ей чуть плохо не стало — так много их скопилось у дома. Улица была перекрыта, пешеходов полицейские направляли в узкий коридорчик, огороженный желтой лентой, чтобы они не мешали работать журналистам и телеоператорам. Сердце у нее билось так, что, казалось, из груди выпрыгнет, ей все время чудилось, что вот-вот кто-нибудь крикнет: «Смотрите, вот ее мать!» Она пошла со всеми, кого полицейские направляли за желтую ленту. Ближе к ее дому, на другой стороне улицы, на пространстве, дополнительно огороженном желтой лентой, собралась небольшая толпа. Подойдя
— У нее нетотца.
Кто-то другой ему ответил:
— Кто же тогда этот малый, который все время сидит на крыльце?
Силия шла сквозь эти голоса, эти шепоты, будто ей приходилось рвать наброшенную на нее толстую, прилипчивую сеть. Она обошла толпу и у края ее встала на бордюр. Раньше она никогда не обращала внимания на то, что их дом упирается в соседний. Почему-то это показалось ей непереносимым. Она снова ступила на тротуар и прошла по переулку до мусорных контейнеров. Может быть, Рэчел побежала сюда? Интересно, переходила ли она улицу? Оглядевшись, Силия почувствовала уверенность в том, что улицу дочка перешла. Она закрыла глаза и представила себе лицо Рэчел.
Не отдавая себе в этом отчета, она стала покачиваться как в трансе. Она никогда не верила в телепатию и была в трезвом, вздорном своем рассудке, но в нем тоже что-то начало расплываться, колыхаться, колебаться, подтачивая былой скептицизм. «Куда же она пошла? — думала Силия. — В какую сторону? Каким путем?» И вдруг ей показалось, что Рэчел слышит ее: глазенки широко раскрыты, ротик открывается и закрывается, как у спящего младенца.
— Где же ты? — прошептала Силия.
Ни ответа, ни привета, ни жеста какого-нибудь, но лицо было живое, дочка слышала ее.
— Я найду тебя, — сказала Силия. — Держись.
Нэнси открыла глаза. Она лежала на кровати Рона в одном белье и в туфлях. Струившийся сквозь жалюзи свет полосами падал на ее голые ноги.
— Господи, святый Боже! — пробормотала она, вспомнив о девочке.
Ее джинсы и блузка валялись в ванной. Нэнси быстро их натянула и бросилась вниз. Таша подвывала у кухонной двери, она выпустила собаку во двор, потом зашла в мастерскую.
— Рон! — позвала она и услышала, как он поднимается по лестнице из подвала.
— Ты проверял, как она там? — шепотом спросила Нэнси.
— Так, прислушивался. — Рон бросил взгляд на ее ноги. — Как у тебя?
— Лучше. А что случилось? Я что, упала в ванной? — Ее воспоминания о прошлой ночи обрывались на том, что она сидела на унитазе и прикладывала к колену теплую салфетку.
— Нет, ты упала на постель. Я заглянул посмотреть, как там у тебя дела, а ты уже дрыхла без задних ног.
— Что ж ты меня не разбудил?
— Я тебя разбудил. А ты мне сказала оставить тебя в покое.
— Да неужели? Я себе такого даже представить не могу.
— Вот я и решил, что до
— А она просыпалась?
— Я ничего не слышал.
— Ну что ж… все, значит, нормально… — Нэнси стала искать взглядом сумочку и заметила, что грязные простыни исчезли. — Я что, их уже постирала?
— Я их сам выстирал.
— Ясненько. — Нэнси покачала головой. — А мне, знаешь, сон приснился… — Ей снились кукольные трусики, свисавшие с веревки для сушки белья.
Рон передвинул на прилавке какие-то бумаги:
— Ты что, вчера вечером совсем обкурилась?
Неужели? Да нет вроде. В последний раз она курила вчера после обеда…
— Просто я очень устала. Вот и все. Я сильно переволновалась, а когда с ногой такое творится, это очень на меня действует.
Она заметила сумочку, свисавшую с торшера, взяла ее и стала в ней рыться в поисках сигарет.
— Коробки у тебя в машине, — сказал Рон. — Как думаешь, сколько тебе понадобиться времени?
— Пару часов.
— С ней ведь все в порядке было? Когда ты к ней спускалась?
Он имел в виду, когда она спускалась к девочке стелить постель.
— Ну да, — ответила Нэнси. — Но она даже не проснулась.
На его крупном лице отразились замешательство и беспокойство.
— За шмотками я и позже могу смотаться, — предложила она.
— Нет. Давай все будем делать по плану.
— Если она станет плакать, мне кажется, тебе не надо к ней заходить.
— Я и не буду.
— Она слишком тебя боится.
Он кивнул.
— Господи, Рон… я не могу… это все настолько… невероятно.
Рон обнял ее:
— Ничего, все в порядке.
Выйдя на улицу, Нэнси остановилась, чтобы прикурить сигарету. Все тело ее зудело как наэлектризованное, как будто она от метедрина кайфовала. Пытаясь не дрожать и не хромать, она добрела до машины. Ехала не превышая скорости. Улицы казались ей незнакомыми, и она поражалась тому, что знала, где делать повороты. Красная входная дверь ее дома стала для нее еще одной загадкой. Она даже подумала, что это вообще не ее дом, но ключ к замку подошел.
Вынув коробки из багажника, Нэнси перетащила их в квартиру. В банке для кофе, где она держала дурь, уже лежал скрученный косячок. Она села за кухонный стол и закурила, потом открыла холодильник и выпила оставшийся в бутылке апельсиновый сок.
Все остальное, что там лежало, протухло. Она вылила в раковину пакет прокисшего молока, выбросила в мусорный бачок несколько усохших помидоров. Нога снова стала побаливать.
Прихрамывая, она прошла в комнату. На журнальном столике в яркой блестящей синей оберточной бумаге, перехваченной широкой золотистой ленточкой, лежал подарок Рону. Она и забыла, что сегодня день его рождения. Вчера она очень радовалась, когда купила эту маечку с коротким рукавом, на груди которой было написано «Подключись к розетке», но теперь совершенно не могла взять в толк, почему эта надпись показалась ей такой забавной. А текст на поздравительной открытке был еще глупее. Надпись на обложке рядом с рисунком медведя со спущенными штанами гласила: «Еще один день рождения?», а внутри было: «Оскаль зубы и заголи задницу!»