Наваждение
Шрифт:
– Девушки Саджун не проститутки, Варя, в том смысле, которое обычно вкладывают в это слово в столице… – попыталась объяснить Софи, но Варвара в ответ только замахала руками.
– Знаю, знаю! Много слов, мало смысла! Давай их сюда, и я все увижу своими глазами… Только… – остячка прыснула и закрыла широкий рот ладошкой. – Только не говори Валерии! Иначе она сразу уволится, и мне придется срочно искать для своего салона другую девицу с дворянским воспитанием…
Салон Варвары Остяковой все покидали довольными. Павлуша приобрел красивый нефритовый ножик для разрезания бумаги, Милочка – куколку-калмычку в национальном наряде. Для Джонни они с Павлушей согласно попросили крошечную расписную табуреточку под короткие и вечно болтающиеся в воздухе ножки дауненка. Софи успокоилась насчет временного
Вопреки ожиданиям Софи, Дашка вовсе не была засыпана с ног до головы мукой. Хотя пахло в заведении соответственно – свежей опарой, ванилью, тмином. И еще в воздухе плавал тот неуловимый, неописуемый никакими словами запах, который всегда сопровождает только одно, сакрализованное почти всеми без исключения земледельческими культурами явление – свежий, только что выпеченный хлеб.
Располагалась пекарня с торговым зальчиком в Нарвской части, на Дровяной улице, которая своим южным концом выходила на Обводный канал. Место было не из дорогих и престижных, зато достаточно густо заселенное рабочим и небогатым служивым людом.
– Даша, здравствуй! – сказала Софи, вскоре после того, как расторопный чубатый мальчишка-разносчик сбегал вглубь помещения за хозяйкой. – Ты меня узнала ль?
– Ой, Софья Павловна! – Дашка расплылась в удивленно-радостной улыбке и всплеснула полными руками. – Случай-то какой! А я только вот про вас и вспоминала!
С немалым изумлением Софи поняла, что Дашка не врет для приятности, а говорит сущую правду: она действительно только что вспоминала именно ее, Софи Домогатскую. С чего бы это, если до того десять лет не виделись, да и раньше в коротких отношениях не бывали?
За эти десять лет Дашка, с юности бывшая весьма пухленькой, естественно, еще растолстела. Впрочем, полнота ее казалась весьма сообразной и не бесформенной, и то, что в молодости смотрелось, пожалуй, излишним, нынче только добавляло Дашке привлекательности. Сейчас, по-видимости, Дашка находилась в самой поре своего женского расцвета. Румяное чистое лицо, большие налитые груди, полные округлые плечи, монументальный зад и тонкая, относительно него, талия – все это делало булочницу чрезвычайно привлекательной для ценителей определенного, рубенсовского типа женской красоты.
Разговаривали в просторной, но уютной, скорее всего, личной Дашиной комнатке, с обилием полочек, комодиков, этажерочек, которые все подряд были застелены вышитыми и кружевными салфеточками, и щедро украшены многочисленными фарфоровыми статуэтками, изображающими амурчиков, зверюшек, пастушек и прочую бессмысленную, но приятную мелочь. Сама Дашка, в просторном платье с рюшами и кружевном переднике, с наколкой на пышно взбитых русых кудельках смотрелась просто очаровательно.
– Даша, ты, со всеми этими салфеточками, собачками и этажерками – что за прелесть! – искренне воскликнула Софи. – Прямо первообраз какой-то!
– Угу! – кивнула Дашка. – Мечта глупого славянофила.
Софи прикусила язык. И вспомнила, что снова попалась в ту же ловушку, что и десять лет назад. Глупая Дашкина внешность и тогда не раз вводила ее в заблуждение. Да и не ее одну…
Софи несколько натянуто рассмеялась. Дашка, явно довольная произведенным впечатлением, вполне искренне вторила ей.
Разговаривали, как всегда водилось у Дашки, под обильную трапезу. По воспоминаниям Софи, и здесь бывшая «шляпница» осталась верна себе: обыкновенные пряники, тыквенные семечки и орешки в сахаре присутствовали и явно предпочитались свежайшим булочкам с розовой помадкой и медовым рогаликам собственного изготовления. Проголодавшаяся Софи налегала на рогалики.
– Ну что, Даша, расскажи мне, как ты теперь живешь? Вижу сама, что неплохо, но все же?
События последних десяти лет своей собственной жизни Дашка изложила неожиданно для Софи коротко и внятно, со спартанской
После пожара в игорном доме Туманова и закрытия «шляпной мастерской» Прасковьи Тарасовны бывшая шляпница вернулась в семью и почти сразу вышла замуж за помощника и дальнего родственника отчима. Чуть больше чем через год после этой свадьбы отчим скончался от грудной болезни. Пекарня с булочной достались Дашке с мужем. Мать Дашки пережила супруга всего на два года. Умирая, велела дочери позаботиться о младших сводных братике и сестре. Дашка честно исполнила завет. Сестра Алена удачно вышла замуж за почтового служащего и проживает нынче в Московской части. Братец Кирюшечка остался при семейном деле и, несмотря на молодость, проявляет в нем большую расторопность, чем малахольный Дашкин супруг, которого хоть бы и черти взяли, хотя грех так о человеке говорить, с которым венчалась. У самой Дашки подряд родились две дочери-погодки: Рая и Тая. Сейчас им восемь и семь годков соответственно. Тая уродилась слегка скорбная на головку, только недавно начала членораздельно говорить, и вообще удалась в отца, а толстушка Рая сама не своя до кондитерского дела и уже сейчас выдумывает и печет такие пирожные, что Кирюшечка выставляет их на продажу на специальном подносе, и есть любители даже из благородных, которые именно за ними и приходят. А одна барыня с Ново-Петергофского проспекта специально приводила свою дочку – фифу и капризулю, и просила Дашку познакомить ее с Раечкой из воспитательных соображений. Вот, мол, смотри, какая маленькая девочка, а уже сама пирожные печет и денежки в семью зарабатывает, а не изводит родителей и не бьет нянек куклой по лицу. Дела идут в целом неплохо, грех жаловаться, но за последние пять лет появились в хлебопечном деле два ближайших конкурента, и оба немцы – один на Приютской улице, другой – на Десятой Роте. И кстати о немцах… Это очень забавно, что вы, Софья Павловна, именно сейчас туточки объявились…
– Что ж забавного? И причем – немцы? – осведомилась Софи, которая выслушала рассказ Дашки с неожиданным для себя интересом и сочувствием, и, вспомнив Джонни, постановила себе попозже выяснить, как Дашка обходится со «скорбной на головку» Таей и как именно ее обучает.
– Да вот намедни Густав Карлович Кусмауль меня отыскал, из тех же пор… – хихикнула Дашка, тут же зажала себе рот ладонью, раздвинула пальцы и сказала шутливо, шевельнув в образовавшейся щели розовым языком. – Только это… – шу-шу! – тайна великая!
– Ну тайна так тайна, – сразу согласилась Софи, хотя и удивилась, признаться, изрядно.
Что могло быть нужно от Дашки, бывшей девицы легкого поведения и нынешней добропорядочной булочницы, отставному следователю? Амурные дела, как она сама когда-то полагала? Но ведь теперь-то Софи точно знала, что Густав Карлович всегда был приверженцем эллинской любви, да и лет ему нынче столько, что… Впрочем, на свете есть много загадок и все их все равно не разгадаешь. По крайней мере, высказывание про «мечту славянофила», кажется, прояснилось и обрело автора… А теперь у нее есть к Дашке другое дело, до странностей старого немца не касающееся совершенно.
– Даша, я ведь, как ты, наверное, уже поняла, не просто так к тебе пришла…
– Да поняла уж, что не проведать и не лясы со мной точить… – беззлобно усмехнулась Дашка и подперла круглую щеку ладонью. – Хотя вам теперь не зазорно со мной должно быть, – простодушно напомнила она. – Я ж теперь не падшая, а порядочная, мужнина жена… Хотя вы, конечно, дворянка, из благородных, что вам…
Софи вдруг почувствовала, что краснеет.
«Господи! Что ж я делаю?! – почти заполошно подумала она. – Пришла к замужней женщине, матери двоих детей и собираюсь предложить ей… Она-то считает меня благородной… Теперь я должна поблагодарить ее за рогалики, купить с собой детям, проконсультироваться насчет Таи и… Остановись, Софи! Эта добропорядочная хозяйка пекарни – бывшая Дашка-шляпница, которая когда-то по собственной воле сбежала из дома, чтобы работать проституткой в игорном доме Туманова, и до пожара была вполне довольна своей участью, – напомнила она себе. – И про меня она все знает: и что я была любовницей Туманова, и что брат мой женился на ее подружке и коллеге Груше-Лауре, и все прочее…»