Наваждение
Шрифт:
Она знала, что не стоит слишком глубоко погружаться в чувства, тем не менее не хотела закрываться от Мигеля. К несчастью, связь была двухсторонней, поэтому она чувствовала желание Мигеля так, будто оно было ее собственным. Когда она наконец прикоснулась руками и губами к его обнаженной груди, то трепетала, словно касалась луны. Мышцы его были твердыми, но кожа, их обтягивающая, мягкой как бархат — дрожащей, теплой, живой. Она чувствовала каждое движение его тела, упругого, как у гимнаста. И он безумно ее хотел — это можно было прочитать в его глазах. За дикостью скрывалась нерешительность — страхи, сомнения, вопросы, но вместе с этим его взгляд горел первобытным желанием. Его влечение подогревало ее. Конечно, это не самое подходящее время для того, чтобы отвлекаться от поставленной цели, терять бдительность, но… мужчины были по-своему прекрасны. К тому же ей всегда нравилось мужское
И ей нравился его член. И она не стесняясь дала ему это понять. Она позволила ему прочитать это у себя в голове, пока ее рука медленно скользила по его телу, опускаясь все ниже. И вот она взяла его в руку, приподняла… Да! Ей понравилось, как он ахнул, когда она доставила ему удовольствие. Будет очень легко раствориться в его ласках, забыть обо всем, чтобы быть только с ним, здесь и сейчас.
Но это было бы глупо, потому что они были не одни. Она чувствовала на себе чей-то взгляд. Он был горячим, жадным и злобным.
Не замечая никого вокруг, Мигель в ответ провел пальцем по ее телу сверху вниз. Его руки были слегка наэлектризованы и оставляли на коже легкое покалывание, особенно в области медальона на груди. Это была довольно старомодная вещь, слишком массивная по современным меркам, и только женщины, которые пять раз в неделю посещали тренажерный зал, смогли бы носить его, не напрягая шею. Многие отвлекались на блеск огромных драгоценных камней на ожерелье и не замечали с обратной стороны медальона, который служил ей нагрудником, стальных шипов, которые могли впиваться в плоть как раз в области сердца. Многие, но не Мигель. Он увидел и обошел это препятствие, заставляя ее золотистые шрамы снова начать светиться. Его руки были нежными, хотя она и подозревала, что это противоречит его сути. Мигель был похотливым самцом, предпочитая грубость и необузданность. Это было у него в крови. И пусть он это всячески отрицал, будучи цивилизованным человеком, а не зверем, все же это мало что меняло — природу не обманешь. Дикость брала свое. Зверь, так долго находившийся взаперти, чуял приближение своего часа, жаждал утолить голод. Ей нужно было каким-то образом уговорить Мигеля выпустить зверя наружу — она не сомневалась, что если Мигель в последнюю минуту застопорится и откажется приносить ее в жертву, то это сделает Дымящееся Зеркало.
Электризованные, скользящие прикосновения доставляли необычное удовольствие, которое граничило с болью, заставляло ее тяжело и учащенно дышать. Может, Мигель специально постепенно приучал ее к боли? Отдавал ли он себе отчет в том, что делает с ней? Или все дело в собирающейся грозе? Воздух был под опасно высоким напряжением. Скоро ударит молния. А следом за ней — столь долгожданные огни Эльма.
Планировало ли божество вместе с ней убить и сына? Эта мысль неожиданно пришла ей в голову. В книгах об этом виде вампиров писали, что они чрезвычайно сильны, но отнюдь не бессмертны. Таким даром обладал только Дымящееся Зеркало. Мигеля же молния могла убить. Или вызвать у него непреодолимую жажду крови и на этой почве помутнение сознания, так что он вполне мог ее убить, прежде чем окончательно насытиться. Нинон взглянула в его глаза и увидела затаившегося там хищника. Еще чуть-чуть, и перед ним рухнут все преграды.
«Осторожно».
«Oui».
План заключался в том, чтобы стать немного мертвыми, но не полностью. Она заставила себя слегка отстраниться и подумать. Давным-давно, еще в руках кардинала Ришелье она научилась симулировать покорность, притворяться побежденной. Лучший способ не подвергаться риску, бросая вызов хищнику, — это изобразить из себя жертву. Конечно, опасность во время занятий любовью всегда оставалась — как эмоциональная, так и физическая. Под маской цивилизованного человека в мужчинах скрывается убийца, каждый из них по натуре разбойник, и часто секс для них заменяет грабеж и насилие. Первый любовник был и последним, кому она по глупости поведала о своих чувствах — конечно, речь шла о любви, но также и гордости, — и с тех пор она никогда всецело не покорялась. Но в этот раз придется отдать себя на милость победителя. Мигель узнает, если она этого не сделает.
К тому же для Мигеля будет гораздо лучше, если она максимально насладится процессом, — если такое вообще возможно. В момент трансформации их сознания будут крепко связаны. Если она будет слишком сильно страдать, то это обернется пыткой и для него, а она не хотела, чтобы первый опыт превратился для него в кошмар. Эта жертва приносилась в угоду кровожадному божку, который сможет всласть насытиться страданием, Мигелю же это было ни к чему. Сначала будет боль — в какой-то мере перенесенная, в какой-то мере доставленная тобой, — и только потом ты получишь удовольствие, свою награду. Это минимальная обязательная плата. И Нинон сомневалась, что это будет так же просто, как терпеть безудержное желание или отказывать себе в физических удовольствиях. Божество, скорее всего, потребует чего-то большего от них обоих, потому что старые боги редко учатся новым фокусам, а этот божок просто обожал кровопролитие.
Она готова дать все, что он потребует, хоть фунт плоти, если он честно выполнит свою часть сделки. Благодаря дару Черного человека она могла перенести практически любую физическую травму, если только ей не будут вырывать сердце из груди или отрубать голову. Однако она не обязуется класть на алтарь любовь или почитание. Ничего, кроме обычного человеческого участия к так называемому сыну божества, человеку, насильно обращенному в вампира. Такое решение было принято не столько из-за злости на божество, сколько ради благополучия Мигеля. Это будет переломным событием в их жизни, не имеющим, однако, ничего общего с любовью, поэтому не стоит обманываться на этот счет. Мигель был ранимым, она чувствовала это, и не до такой степени искушенным в этих вопросах, как она. Человек часто поддавался романтическому самообману, ошибочно предполагая, что душевную потребность в чем-то можно заполнить кем-то. Отчаявшись, такие люди выходили на поиски пар — как правило, таких же духовно искалеченных людей со схожими проблемами, — чей внутренний разлом совпадал бы с их собственным. Но это было неправильно, в корне неправильно! Несмотря на все свое одиночество и отчаянную потребность в помощи, Нинон понимала, что глупо выдавать это порочное влечение за нечто большее, чем оно было на самом деле. Они с Мигелем просто помогали друг другу выбраться из болота. Она знала об этом, и он тоже должен был это понять.
Мигель медленно опустил ее на каменистую землю, которая, казалось, знала, зачем они здесь, и гостеприимно их встречала.
— Ты прекрасна! Ты так совершенна! Я и представить себе не мог…
Зверь ненадолго отошел на второй план. Его восхищение было неподдельным. Некоторые слова были подобны поцелуям — такие же сладкие и возбуждающие. Нинон лишь вздохнула в ответ. Они замерли на секунду, наслаждаясь этим ощущением близости, последним оплотом спокойствия перед надвигающейся бурей.
«Люди так трогательно наивны», — напомнила она себе. Они думали, что секс приносит взаимопонимание, хотя в действительности это происходит крайне редко.
Однако сейчас это было нечто иное, и оба это понимали. Это будет не просто слияние двух тел. Это будет необратимый процесс, где ничего нельзя переиграть или переделать заново. Они больше никогда не станут прежними. Поэтому оба медлили, хоть и понимали, что назад дороги нет.
Между ними пронеслось что-то черное и горячее. Оба почувствовали, как он вошел в тело своего сына, и столь грубое вмешательство повергло их в шок. Дымящееся Зеркало не должен был достать их физически, разве только где-то поблизости есть подземные источники…
Нинон огляделась в полной уверенности, что вода вокруг них бьет ключом, но увидела только темную, густую как кровь артезианскую жижу. Этого было недостаточно, чтобы божество возникло, но хватило, чтобы перенести его мстительный дух.
Температура тела Мигеля резко подскочила, а кожа потемнела. Глаза почернели и стали стеклянными. Наконец он заговорил, и голосом Мигеля к ней обратился Дымящееся Зеркало.
— Сухая земля стала для меня утробой, а пролитая на войне кровь — зерном, которое вдохнуло в меня жизнь. Роды моей матери ознаменовались пожарами и наводнениями, своим рождением я принес смерть в этот мир. Я пробудился голодным и использовал свое право на пищу, причитающееся мне как богу.