Навеки твой

Хокинс Карен

Грегор покачал головой и медленно отпустил руки Венеции.

Венеция отвернулась, но перед тем, как опустить руки, коснулась пальцем в перчатке своих губ и снова покраснела.

– Довольно, – произнес Грегор угрюмо, видимо, желая сгладить неловкость минуты.

– Мне жаль, Грегор. Это, – она неуверенным жестом указала на расстояние, разделяющее их, – не должно было случиться.

– Не должно, согласен, но случилось. – Он посмотрел ей в глаза. – И я прошу у вас прощения.

Венеция натянуто улыбнулась:

– Не думаю, что мне тоже следует

извиниться, но было бы неразумно продолжать в том же духе.

Грегор решил, что она права, но легче ему от этого не стало. Черт возьми, он никогда еще не терял самообладания.

Он, перехватил вопрошающий взгляд Венеции и услышал собственный охрипший от волнения голос:

– Вы правы. Этого больше не случится. Никогда. Мы должны продолжать наши дружеские отношения.

Что-то промелькнуло в ее взгляде. Разочарование? Что касается самого Грегора, то ему стало так тяжело, будто огромный камень лег ему на грудь.

Внезапно все случившееся показалось ему несправедливым. Несправедливо, что Рейвенскрофт внес чудовищную дисгармонию в их существование; несправедливо, что они застряли здесь из-за треклятого темперамента самого Грегора; несправедливо, что от разгулявшейся снежной бури пострадали другие люди и утратили мир и покой. Все вспышки гнева, которые он испытывал с того самого момента, когда обнаружилось исчезновение Венеции, порождали огромную массу осязаемой ярости.

– Мы должны вернуться в Лондон как можно скорее.

– Да. Разумеется. Сможем ли мы уехать сегодня? – спросила Венеция.

– Нет. Но если еще потеплеет, мы сможем уехать завтра. – Он обратил к Венеции совершенно спокойный взгляд и добавил: – Венеция, когда мы вернемся, ваша жизнь может сильно измениться.

– Я понимаю, – ответила она невозмутимо. – Я знаю, что папа беспокоился обо мне. Поскольку он не в состоянии держать в узде свои эмоции, то вполне может пооткровенничать с неподходящими для этой цели людьми.

– Я попросил Дугала позаботиться о том, чтобы он не проговорился, но… – Грегор пожал плечами. – Кстати, это вообще утратит всякое значение, как только в Лондоне появится сквайр, потому что он, безусловно, вас узнает. В отличие от миссис Блум у сквайра отличное зрение. – Он запустил пятерню себе в волосы. – Венеция, вплоть до нашего отъезда вам следует ограничить время общения с другими постояльцами. Чем меньше вы станете с ними разговаривать, тем лучше. – Он невесело улыбнулся. – Вас легко запомнить.

Она уставилась на него с недоверием:

– Но я не могу вам этого обещать.

– Вы должны. На кону ваша репутация.

– Чепуха! – огрызнулась Венеция. – Теперь уже слишком поздно. Сквайр, безусловно, меня узнает. К тому же есть вещи, которые я обязана делать, чтобы… – Она встретила взгляд Грегора и, недоговорив, закрыла рот.

– Чтобы делать что? – спросил он.

Она передернула плечами и вызывающе вздернула подбородок.

– Венеция, вы должны прекратить вмешательство в жизнь других людей. Оставьте в покое Рейвенскрофта и предоставьте ему самому делать из себя пирожное для

мисс Платт.

– Он помогает ей обрести уверенность в себе.

– Он строит из себя дурака, и не более того. Точно так же он поступал, когда обманом увез вас из дома, сочинив весь этот вздор о том, что хочет уехать на континент и поселиться в коттедже.

Венеция обратила на Грегора грустный и очень пристальный взгляд, словно хотела вникнуть в каждое его слово.

– Грегор, вы когда-нибудь были влюблены?

– Нет. Я не настолько глуп.

– Возможно, в вас для этого чего-то не хватает, – произнесла она очень серьезно. – Вы настолько не обеспокоены какими-то там эмоциями, что не симпатизируете людям, которых они обуревают.

Грегор крепко сжал губы, прежде чем ответить:

– Если у меня слишком мало эмоций, то у вас, моя дорогая, они явно в излишке.

– Ничего подобного.

Эти два слова произвели на Грегора примерно такое впечатление, как скрежет ржавого напильника.

Взвинченный упрямством Венеции и обуревающим его самого желанием близости с ней, он почувствовал, что раздражение превращается в нем во всепоглощающий гнев.

– Давайте кончим разговор прямо сейчас, ладно? Я знаю, что вы провоцируете некую интригу между мисс Платт и Рейвенскрофтом. Я против этого.

– Грегор, напоминаю, отношения между нами дружеские, и потому вы не вправе чего-либо требовать от меня или запрещать.

– Поскольку мы с вами оказались в весьма затруднительном положении, я вынужден требовать и даже запрещать независимо оттого, нравится это вам или нет.

Венеция подбоченилась и процедила сквозь зубы:

– Мне не нравится ваш тон.

– Это не имеет значения, – заявил Грегор. – Ваше право что-либо одобрять кончилось, когда вы совершили недопустимую глупость и уселись с Рейвенскрофтом в карету.

– Я считала, что записка, которую он нацарапал, написана моим отцом, и… ох, проклятие, ведь я уже рассказывала вам об этом!

– Этого недостаточно, – возразил Грегор, чувствуя, что теряет самообладание. – Я привык считать вас здравомыслящей женщиной, но со вчерашнего дня пришел к выводу, что вам необходим руководитель, точнее говоря, сторож!

– Как вы смеете так говорить? Я не сделала ничего предосудительного, всего лишь спешила на помощь маме, а потом решила помочь мисс Платт. – Она смело встретила его взгляд. – Впрочем, хватит. Я не обязана объяснять вам свои поступки. Вы, Грегор, самый настырный, высокомерный, самовлюбленный тип из всех, кого я знаю.

Глаза у Грегора сделались необычайно яркими и блестящими.

– Зато я не отношусь к числу тех назойливых особей, которые пытаются руководить жизнью окружающих и воображают, будто их мнение гораздо важнее суждений заинтересованных личностей. А вы, моя дорогая, несколько заблуждаетесь, полагая, что вы самая умная на свете.

– Ни слова больше! – процедила Венеция сквозь зубы.

– Если хотите вернуться в Лондон с незапятнанной репутацией, прекратите попытки решить проблемы мисс Платт.