Навлекая беду

Скоттолайн Лайза

— Сумочка при тебе?

— Да, — ответила Энн, забирая сумку с сиденья между ними. Это был полосатый полотняный мешок из Гватемалы. Она извлекла его из шкафчика в спортзале — там его прошлой ночью оставила Уилла. Быстро осмотрев, что внутри, она убедилась, что кошелька там нет. Значит, Уилла не брала бумажник с собой в спортзал: шкафчики-то не запирались. В рюкзачке лежали только ключи, темные очки и побитое яблоко. Энн несла сумочку к дому Уиллы, стараясь на ходу приноровиться к шагу высокой Бенни. Ей было не по себе.

В ночном воздухе раздавался отрывочный треск далекого салюта. Низкие каблуки тапочек Энн шаркали по тротуару. К ней вернулась усталость, нахлынули

чувства, однако она отодвинула все в сторону. У нее есть долг перед Уиллой. Ужасно, что ей понадобился целый день, чтобы добраться сюда. Она должна до конца суток найти семью Уиллы и сообщить им весть, хуже которой они не получали за всю жизнь.

Они миновали дом 2685, затем 2687. Дома ленточной застройки, стоявшие вдоль тесной улочки, напомнили Энн ее Фэрмаунт: все тот же колониальный стиль. Двухэтажные, кирпичные, стена к стене. У каждой входной двери по бокам два окна. Дома отличались лишь по-разному выкрашенными ставнями да случайным цветочным горшком на крыльце. Когда они дошли до номера 2689, у Энн свело живот. Она открыла сумочку Уиллы, собираясь достать ключи, и почувствовала себя ужасно. Они вторгались в жизнь этой женщины. Лезли в ее сумку. Входили в ее дом.

— Хочешь подождать на улице? — спросила Бенни, но Энн затрясла головой:

— Нет, спасибо. Я ее должник.

— Не думай так.

Голос Бенни стал мягче. В темноте Энн не могла разглядеть выражение ее лица. Вдалеке горел единственный фонарь. Так, наверное, выглядела вчерашним вечером улица Энн, когда Уилла открыла входную дверь.

Энн выудила ключи и стала пробовать их один за другим, пока не нашла нужный. Она открыла дверь и ступила в темноту.

«Господи, прошу тебя, пусть здесь не будет прихожей!»

Неожиданно зажегся свет, и Энн обернулась.

— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?

Бенни стояла за ее спиной, держа одну руку на выключателе, а другой закрывая дверь, захлопнувшуюся с солидным щелчком.

— Все хорошо.

Энн огляделась. Прихожей не было. Маленькую гостиную освещала люстра с белым круглым абажуром из пергамента, разрисованного красными китайскими иероглифами. Такую гостиную Энн видела впервые. Каждый дюйм стены занимали прикнопленные рисунки. Умело выполненные, подробные городские виды, нарисованные углем. Прилавки Итальянского рынка. Небоскребы делового квартала. Бетонные кружева дорожных развязок. Огни лодочных сараев над водами Шуилкила.

— Ух ты… — тихонько сказала Бенни. — Посмотри на эти рисунки! Их тут, наверное, сотни!

— Как много ей было дано…

Энн почувствовала горечь во рту. Кевин заплатит за это. Заплатит за Уиллу!

— Кстати, ты заметила кое-что необычное?

— Пока нет. — Энн оглядела рисунки. — Насколько вижу, они все черно-белые.

— Верно. И на них нет людей.

Энн присмотрелась внимательнее и убедилась в правоте Бенни. В серии, посвященной Фитлер-сквер, акцент делался на газовых фонарях, тени от них, на прихотливом узоре кованой чугунной ограды. На набросках Ритенхаус-сквер изображены статуи — жаба и козел, но не было никого из людей, встречающихся у этих статуй. Энн не сразу поняла, что из этого следует.

— Мне нравится живопись с людьми, — сказала Бенни. — Ты видела репродукции Томаса Икинса, [30] с гребцами?

— Конечно.

«Ненавижу!»

— Замечательные репродукции!

— Они с выставки в Художественном музее. Была на ней?

— Не успела.

«Зато была в музее „Люси-Дези“ в Джеймстауне, в Нью-Йорке. Это засчитывается?»

Энн внимательно оглядела всю гостиную.

Тут не было ни телевизора, ни видеомагнитофона. Только белый шезлонг в стиле шестидесятых, напротив него — беспроводной телефон, стереоустановка и стопки компакт-дисков на белом музыкальном центре. Это была скорее галерея, а не жилая комната, и ничто не указывало на наличие семьи у ее обитательницы. Энн вдыхала еле заметный запах пыли с графитом и не могла заставить себя идти дальше. Вот все, что осталось от Уиллы — того холодного тела в морге, принадлежность которого была определена ошибочно.

30

Томас Икинс — американский живописец (1844–1916). Мастер портрета и жанровых картин. Жил в Филадельфии.

— Ну, вот мы и на месте, — сказала Бенни, пройдя через комнату к телефону и поднимая трубку. — Самый простой путь связаться с семьей и друзьями немедленно. Их номера должны быть в памяти телефона.

— Хорошая мысль.

Энн недоумевала, почему ей самой это не пришло в голову. Она неожиданно почувствовала себя ведомой, идущей на полшага позади Росато.

— Может, именно я должна им рассказать…

— Нет, позволь мне… Когда моя мама была жива, ее номер хранился под номером один. Собственно, он и сейчас там. У меня не хватает духу его стереть. — Бенни нажала первую кнопку и стала слушать, потом нахмурилась. — На первой номера нет. — Она нажала вторую кнопку. — На второй тоже. — Нажала следующую. — И с третьей не вышло, — сказала она спустя минуту и повесила трубку. — Похоже, Уилла не занесла в память ни одного номера. Не было никого, кому она звонила бы постоянно. Странно.

— Ничего особенного, — выпалила Энн чуть ли не в защиту покойной. У нее в памяти телефона тоже не было ни одного номера.

— Может быть. Пройдемся. — Бенни коснулась руки спутницы. — Где-нибудь что-нибудь да обнаружится. Счета, корреспонденция, старые поздравительные открытки с обратным адресом… Что-то, из чего станет больше известно о ней и ее семье. Напомни, какого она была возраста?

— Моего.

— Она слишком молода, чтобы ее родители умерли.

— Правильно, — откликнулась Энн. Она что-то плохо соображала. Может, просто ужасно устала. А может, не знала, как это принято в других семьях — как люди поддерживают друг с другом связь. От своей матери она не получала поздравительных открыток даже на день рождения. И она не узнала бы своего отца, доведись ей сбить его машиной.

Энн прошла вслед за Бенни через гостиную.

Пространство было устроено так же, как в доме Энн: сочетание столовой и кухни, сделанное из одной комнаты. Ей хватило лишь взгляда, чтобы в этом убедиться. О семье Уиллы здесь удастся узнать немного, а то и вообще ничего. Стены и тут были покрыты набросками, а на дубовом столе ничего не стояло — за исключением букета засохших цветов. В кухне царила абсолютная чистота. Кухонные электроприборы «Кенмор», такие всегда встраивают сами домовладельцы. Средоточием комнаты была ярко-красная полка для специй, подвешенная над плитой.

Энн шагнула поближе и стала читать сделанные от руки надписи — столь экзотичные, что она даже не слышала о многих, не то чтобы использовать их. «Тмин», «кардамон», «куркума»… Уилла наверняка умела замечательно, с выдумкой готовить. Энн пронзила острая боль. Она вторгалась в чужую жизнь, утерянную по ее вине.

— Возможно, наверху у нее есть кабинет, — сказала Бенни, разворачиваясь. — Должно же существовать место, где она хранила оплаченные счета. Там нам наверняка повезет больше.