Наводнение (сборник)
Шрифт:
Этот вопрос волновал подполковника больше всего.
Туманные намеки деда... Если бы за ними стояло хоть что-то конкретное! На одних неясных ощущениях далеко не уедешь! Подозревая внука в соучастии, Григорий Иванович тут же, ненароком, опровергает свои подозрения, утверждая, что хорошо запомнил время, когда Игнатий пришел домой, — без двадцати двенадцать. А кассиршу ограбили в двенадцать пятнадцать. Что это? Ошибка, тонкий расчет, плод больного воображения?
Неприязнь деда к внуку бросается в глаза. Редкий случай, но бывает... Может,
Так что же? Непроизвольная ошибка? — Корнилов чувствовал, что его рассуждениям не хватает стройности, но никак не мог понять, в чем ошибается. Очевидная нелепость утверждений деда не укладывалась ни в какие схемы. А внук? Сказал: «Мы с мамой днем на службе».
«Мы с мамой днем на службе...» Почему он так объединил себя с матерью? Мать приходит после шести, а Игнатий в час. Даже если старик ошибся или соврал и младший Казаков пришел не раньше, как обычно, в час, он это обстоятельство скрыл. Зачем?
Спроси человека, которому нечего скрывать: когда ты пришел в тот день с работы? Он бы ответил: пришел, как обычно, в час. Сказал бы правду.
Пришел в час? Но минут за тридцать — сорок до твоего прихода домой в Тучковом переулке тяжело ранили и ограбили кассира. Неужели ты ничего необычного не заметил?
Честный человек сказал бы: «Конечно, заметил. В переулке стояли милицейские машины и «Скорая помощь» (ну, положим, скорая могла уже и уехать...), было много народу. Что-то произошло. Потом я узнал...»
А если бы честный человек шел с набережной, он бы, наверное, тоже увидел милицейскую машину. Или людей с собакой во дворе. Если бы там не увидел — обратил бы внимание на машины и людей в переулке, уже придя домой. Окна-то выходят прямо на место происшествия!
Корнилов вздохнул.
Значит, Игнатий на эти вопросы отвечать не хотел и потому отделался общей фразой. Выходит, сказал неправду. И эта его неправда помогла сейчас Корнилову понять, что он, как минимум, видел нападение на кассира, но почему-то усиленно скрывает этот факт. А неправду говорить всегда труднее — надо слишком многое держать в уме, напрягаться. Правду говорят не задумываясь...
Корнилов дописал на листке бумаги:
«Проверить в техникуме, когда ушел Казаков».
Умолчание, маленькая ложь молодого Казакова давали подполковнику повод внимательнее отнестись к подозрениям старика. Оставалось уточнить расхождение во времени.
Бывает так: привяжется, словно репей какой-нибудь, нехитрый мотивчик или несколько бессмысленных слов из песни — и целый день никак от них не избавиться. Делаешь серьезное дело, и вдруг в самый неподходящий момент они готовы сорваться у тебя с языка.
Чем бы ни занимался Корнилов, его неотвязно преследовала мысль об этой путанице со временем. Мог быть Казаков-младший сообщником Самарцева или нет? Если он пришел домой
Без десяти одиннадцать подполковник не вытерпел и поехал в Тучков переулок. «Еще один детальный разговор со стариком не помешает, — подумал он. — В конце концов узнаю, по каким часам он заметил время. Может быть, это какие-нибудь архиерейские часы, которым и верить-то нельзя?» Перспектива вспугнуть своим приходом Игнатия не волновала Корнилова. Он всегда твердо верил в то, что испуганный преступник скорее обнаружит себя, наделает глупостей. Да и по времени младший Казаков должен был читать лекции в техникуме.
Дверь Корнилову открыла пожилая женщина в строгом черном платье с белым воротничком. Корнилов назвал себя. Женщина кивнула.
— Да, я знаю, что вы были у нас. Что-нибудь случилось?
Бледное, усталое лицо ее было встревожено.
— Нет, не беспокойтесь. Я прошлый раз беседовал с Григорием Ивановичем... Он нам очень помог, — сказал Игорь Васильевич. — Осталось кое-что уточнить. А вы его дочь?
Женщина кивнула.
— Меня зовут Анна Григорьевна. Приболела сегодня. Погода такая переменчивая. А у меня давление... Да вы проходите, проходите. Сейчас узнаю, не спит ли папа. Я ведь только что с работы. Еще не заходила к нему.
Оставив Корнилова в большой комнате, она прошла к отцу, плотно притворив за собой дверь. Минуты через две она позвала подполковника:
— Папа вас ждет.
Дед опять сидел у окна, спиной к дверям. Но Корнилов видел его лицо, пытливые, глубоко посаженные глаза и чуть перекошенный приоткрытый рот. Григорий Иванович следил за подполковником через огромное, в резной черной оправе зеркало. В зеркале отражались книжные шкафы, гравюра, висевшая над диваном, и большие часы. Они показывали без пятнадцати час...
«Ну вот, эти-то часики, дед, и подвели тебя! — подумал Корнилов. — Не мог же я сюда ехать пятьдесят минут! Ведь явно врут!» Он обернулся и несколько секунд смотрел на часы в замешательстве, а потом рассмеялся — на часах было одиннадцать пятнадцать!
Старик развернул свою коляску и смотрел на подполковника с изумлением.
— Здравствуйте, Григорий Иванович! — весело сказал Корнилов. — Я, наверное, изрядно надоел вам? Извините великодушно.
Старик молча показал ему на стул.
— Так в какое время пришел домой ваш внук, Григорий Иванович? В тот день, когда кассира ограбили?
— Без двадцати двенадцать... — растерянно прошептал старик.
— Вы что ж, специально заприметили время?
— Да как вам сказать... Не специально. Дверь хлопнула — а я посмотрел на часы. Машинально.
— А что на улице происходило? Вспомните поточнее.
— На улице уже толпа собралась... — старик повернулся к окну, внимательно разглядывая пустынный переулок, словно восстанавливая в памяти события того дня. — Милиция...