Наводнение
Шрифт:
«Ну вот, твои часики, дед, и подвели тебя! — подумал Корнилов. — Не мог же я сюда ехать час пятьдесят минут! Ведь явно врут!» Он обернулся и несколько секунд смотрел на часы в замешательстве, а потом рассмеялся — на часах было одиннадцать пятнадцать!
Старик развернул свою коляску и смотрел на подполковника с изумлением.
— Здравствуйте, Григорий Иванович! — весело сказал Корнилов. — Я, наверное, изрядно надоел вам? Извините великодушно.
Старик молча показал ему на стул.
— Так в какое время пришел домой ваш внук, Григорий Иванович? В тот день, когда кассира ограбили!
—
— Вы что ж, специально заприметили время?
— Да как вам сказать… Не специально. Дверь хлопнула — а я посмотрел на часы. Машинально.
— А что на улице происходило? Вспомните поточнее.
— На улице уже толпа собралась… — Старик повернулся к окну, внимательно разглядывая пустынный переулок, словно восстанавливая в памяти события того дня. — Милиция…
— Григорий Иванович, а сейчас сколько времени?
— Сейчас? — Старик бросил взгляд в зеркало, но потом повернулся к часам.
— Одиннадцать двадцать.
— А в зеркале, в зеркале? — попросил Корнилов.
Старик недоверчиво посмотрел на Корнилова, потом скосился на зеркало.
— Двенадцать сорок. — На лице его отразилась мучительная работа мысли, рот приоткрылся еще больше. — Вы думаете, — сказал он, — что я…
Игорь Васильевич молчал, внимательно наблюдая за Казаковым.
— Может быть. Может быть… Я так волновался. — Он снова бросил взгляд на часы, а потом посмотрел на них через зеркало.
— Я сказал «без двадцати двенадцать», а было двенадцать двадцать. Ну конечно.
— Нападение на кассира совершено в двенадцать пять. Падая, девушка ударилась рукой о камень, и часы стали… Ваш внук пришел домой через пятнадцать минут.
Старик кивнул. На лице у него было написано огорчение.
— Григорий Иванович, теперь о вашем внуке. Ведь одних совпадений мало, чтобы заподозрить близкого человека в преступлении. Вы думаете, что он способен на такое?
Старик молчал, склонив голову и не глядя на подполковника. Корнилову показалось, что Григорий Иванович не понял его.
— Игнатий Борисович способен совершить преступление?
— Способен, — тихо пробормотал Казаков. — Если он способен отложить трояк из моей пенсии, он преступник.
«Ну вот, — вздохнул Корнилов. — Опять семейные дрязги».
— Он жадный. А прочности в нем нет! Дочь с покойником мужем виноваты в этом. Я плавал, годами не бывал дома. Поздно заметил… С пяти лет Игнашка складывал гривенники в копилку. Ему хотелось накопить сто рублей. Спросите зачем? Да ни за чем… Просто так. Ведь у него все было! Чтобы поскорее накопить, он говорил матери: «Хорошо бы Дед Мороз принес не игрушки, а десять рублей!» И Дед Мороз приносил! Вырос — книжки мои тайком стал букинистам сплавлять. Игнашка завистливый. Ему всего хочется. А вы спрашиваете — способен ли… Жадный да завистливый на все способен.
«Ну нет, здесь ты, старик, через край хватил, — подумал Корнилов. — Если бы все жадные воровать стали — конец света!»
Он поднялся и протянул старику руку:
— Желаю вам, Григорий Иванович, поскорее поправиться. Спасибо за помощь.
— А вам — шесть футов под килем! — пробормотал старик.
Анна Григорьевна поджидала Корнилова. Как только он вышел от старика,
— Отец вас не очень утомил?
— Это я его утомил. Второй день допекаю своими вопросами.
— Ну что вы, отцу приход нового человека — как подарок. Все время один, один.
Анна Григорьевна стояла перед Корниловым, маленькая, ссутулившаяся.
— Может, вы присядете на минутку? — вдруг сказала она просительно.
Корнилов кивнул.
Они уселись друг против друга.
— Отец серьезно болен, — начала Анна Григорьевна и тяжело вздохнула. — Инсульт его доконал. Слава богу, теперь действует рука…
Она внимательно посмотрела на Корнилова, словно искала сочувствия.
— Со стариком нелегко. Он стал совсем как ребенок. Постоянно обижается, и без всякого повода. Иногда неделями не разговаривает. Не напишет ни строчки… С ним нелегко, — повторила Анна Григорьевна, покачав головой. — Посудите сами — потребовал поменять квартиру. Чтобы из его комнаты был вид на Неву. Попробуй найти такой обмен! Легко сказать — с окнами на Неву! — В голосе женщины чувствовалась обида. — Нам только и переезжать с нашим неподъемным хламом. — Она обвела глазами комнату.
Мебель действительно была старомодной и громоздкой.
Корнилов сочувственно кивнул головой и представил себе старика, сидящего в своем кресле-каталке перед окном, распахнутым на реку. Свежий невский ветерок несет запах водорослей и рыбы, идут по Неве нескончаемым потоком закопченные буксиры с баржами. Мальчишки прямо перед окнами удят рыбу.
— Анна Григорьевна, вы за последнее время не замечали ничего странного в поведении сына? Может быть, он стал более нервным?
Женщина насторожилась.
— Вас интересует Игнатий?
— Да нет… — замялся Корнилов. — Меня, собственно, интересует не он. Но когда я был у вас в прошлый раз, мне показалось, что он чем-то очень взволнован. Что-нибудь случилось?
— Нет, сын всегда был нервным. Даже в раннем детстве — соразмерял свои запросы с возможностями. Вы не подумайте, что Игнатий скаред. Нет, нет! Он разумный мальчик. Когда они задумали пожениться, Игнатий начал откладывать деньги на кооператив. И вдруг я вижу, что он снял со сберкнижки пятьсот рублей! Зачем? Оказывается, кутил с кем-то. С каким-то старым другом. Купил себе золотой перстень! Вы себе только представьте — золотой перстень! Что он, девица, что ли? И это делает Игнатий, который никогда лишней копейки не истратил. А может быть, он считает, что золото подорожает? Вы должны знать! Подорожает?
— Не знаю, — улыбнулся Корнилов. — Наверное, не подорожает.
— Вот видите! Значит, не подорожает. К чему тогда этот шик? А это уж совсем семейное дело. — Анна Григорьевна перешла на шепот. — Но вам я скажу, у вас глаза честные. Как он всегда воюет с дедом из-за того, что тот половину своей пенсии на сигары тратит! Это ведь правда блажь! У деда большая пенсия — сто двадцать рублей. Мог бы помочь Игнатию с кооперативом…
«Ну и семейка! — подумал Корнилов, когда Анна Григорьевна затворила за ним дверь и на лестнице, как и в прошлый раз, гулко лязгнул наброшенный на петлю крюк запора. — Как только они уживаются под одной крышей? Попробуй разберись, где ложь, а где правда».