Навсегда с ним
Шрифт:
— П-пожалуйста! — сдавленно воскликнула она. — Возвращайся в свою комнату! Ты не хочешь этого. Ты совершаешь ошибку…
— Слишком поздно, — еле ворочая языком, убеждал он. — Нам уже не спастись. Ни тебе, ни мне. — Он снова провел большим пальцем по соску, и она застонала от жаркого пламени, вспыхнувшего внизу живота. — Ты разве не слышала, что я бессовестный лгун? Я не обращаю внимания на свои ошибки, я получаю удовольствие при всяком удобном случае. И сейчас хочу получить. — Одной рукой он приподнял ее над полом, а другой стянул платье с бедер. — Ради всех
— Это неправда, ты сам знаешь! Ты не…
Она не смогла продолжить, потому что его пальцы скользнули в шелк волос внизу ее живота. Тихо замычав от удовольствия, он стал ласкать ее.
— О! Ах! Боже! — захлебнулась она, чувствуя, что языки пламени внутри нее разгораются все сильнее. Каждое движение его пальцев уносило ее на небеса, и она, как ни старалась, не могла сохранить остатки самообладания. — У-уходи, пожалуйста. Тебе надо поспать. Уходи, пока тебе не пришлось сожалеть о сделанном.
— Сожалеть? — глухо повторил он, отпуская ее из своих рук — Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, что значит сожаление? — Он поднял голову, и в его темных глазах она увидела не только страсть и влияние кастильского вина. — Помнишь, о чем меня спрашивала Аврил? Тебе не приходило в голову, где я мог быть, когда меня ждали на турнире у Туреля? Какая великая цель задержала меня? — В его голосе появились жесткие нотки. — Что я делал, когда погибали мои отец и брат?
— Гастон…
— Играл в кости на ярмарке в Ажинкуре в компании двух девиц! Я обещал Жерару, что присоединюсь к ним с отцом на турнире, но потом передумал. Нарушил свое слово. Потому что играть мне хотелось больше, чем весь день провести в седле. Я бросал кости, когда им перерезали горло.
Селина отшатнулась, чувствуя, как у нее разрывается сердце. В его темных глазах она увидела боль и угрызения совести.
— Прости меня, Гастон!..
— Не надо жалеть меня. Не жалости я жду от тебя.
Его губы снова накрыли ее рот, и он издал полувздох-полустон. От сожаления, от желания? Он не дал ей времени разобраться — и целовал ее, крепко сжав в объятиях.
Селина не могла сопротивляться, объяснить ему… впрочем, она не могла и дышать. Он поднял ее на руки и понес в спальню. По дороге он оступился, но быстро выпрямился и, войдя в комнату, ногой закрыл дверь. Дальше он уже двигался уверенно и целеустремленно. Взобравшись на помост, где стояла кровать, он опустил ее на скомканные покрывала.
Необыкновенное ощущение: мягкие арабские одеяла и грубая ткань камзола. Густой запах алкоголя и особый резкий мужской запах. У Селины закружилась голова и по жилам словно потекла раскаленная лава.
Разве можно сопротивляться этому? Нет, все происходит не с ней…
Гастон то медленно прижимал ее своим весом, то немного отпускал. Хотя он был полностью одет, она ощутила его жгучее желание. Она дрожала и тихо стонала.
Нежная сила его поцелуев делала ее беспомощной и… жаждущей. Стоило их языкам встретиться, как дрожь желания охватила все ее тело. После следующего возгласа Селины, означавшего уже не протест, а нетерпение, он оторвался
Он снова лег на нее.
— Гастон… — прошептала она, выгибаясь ему навстречу.
Нельзя ему позволить сделать это. У нее есть веские причины. Какие? Она попыталась придумать хотя бы одну, но на память приходили недавно слышанные слова Аврил: «Если к вам пришла любовь, держитесь за нее изо всех сил. Не дайте ей уйти».
Она вцепилась в одеяло, только чтобы не поднять рук и не обхватить его за шею. Он ласкал ее грудь и живот. Щетина на щеках и подбородке колола и щекотала нежную кожу, рождая непередаваемый контраст с влажными касаниями губ и языка.
Он двигался все ниже, и Селина замерла, разгадав его намерение. Ладони, обнимавшие ее талию, скользнули вниз, сжали упругие ягодицы… и вдруг он склонился и поцеловал ее. Кончик его языка коснулся спрятанного в завитках мягких волос атласного бутона, и из груди Селины вырвался прерывистый стон.
Она извивалась в мужских объятиях, понимая, что должна остановить его, и зная, что не сможет противостоять безумному наслаждению, забирающему ее всю без остатка. Ей нужно больше, чем эти прикосновения. Ей нужен он весь.
Она лежала с открытыми глазами, но не могла сказать, где мрак, а где свет, где сон, а где реальность, где тело, а где душа. Переживаемое ею сейчас невозможно было выразить словами. Дыхание, биение сердца, мысли — все летело в безумном ритме, голова металась по подушке, с губ срывались беззвучные мольбы на французском, английском…
Потом вдруг мир перестал для нее существовать. Это было похоже на взрыв. Как будто окружавшие ее высокие стены из чистейшего хрусталя мгновенно разлетелись на мириады осколков и обрушились на нее сверкающим дождем. Селине показалось: она вот-вот умрет. Дрожь, родившаяся внизу живота, быстро охватила все ее существо и превратилась в неземное блаженство.
Хрустальный ливень все еще сыпался на нее, когда Гастон вновь приблизил свое лицо к ее лицу.
— Я хочу тебя, — прошептал он. — Скажи, что и ты хочешь меня.
Она парила над землей в облаках наслаждения, подаренного им. Его хриплый голос вернул ее к действительности. На глаза вдруг навернулись слезы. Он считает себя бессердечным негодяем, подлецом, живущим только ради своих удовольствий, но сейчас он доказал, что не таков. Он не овладеет ею, пока она сама не согласится.
У нее оставался последний шанс спасти его.
— Завтра ты возненавидишь себя. — Она высказала вслух то, о чем едва осмеливалась думать. — И меня.
— Тогда скажи, что не хочешь меня, и я уйду. — Все его блестящее от пота тело было готово к последней атаке.
— Я… я не хочу… — выдохнула она.
— Ты лжешь, — ответил он уверенно, целуя ее. — Твое тело говорит совсем о другом.
— Ты сейчас пьян. Утром будет все по-другому. Потому что ты не подлец.
— С чего ты взяла? — спросил он, прижимаясь к ней. — Ведь факты говорят об обратном.