Навсегда, твой Лукас

Полиснер Гай

Миссис Россинг преподаёт у неё математику. Поскольку мы теперь в промежуточной школе, у нас общая классная комната, и некоторые уроки тоже, но математику и обществоведение ведут разные учителя. У меня – Спир, который хуже некуда, а у неё – Россинг, отличная тётка. Поэтому мы часто делимся друг с другом то одним, то другим, что удаётся услышать за день.

– Вот смотри, – продолжает она, – скажем, шансы на то, что в комнате, где находятся

двадцать три человека, двое родились в один и тот же день, составляют пятьдесят процентов. Целых пятьдесят! А если в комнате семьдесят пять человек, то эти шансы возрастают до девяноста девяти процентов. Помнишь, а нам казалось, что это такое редкое совпадение? Как если двадцать три поделить на двенадцать и ещё на что-то. И знаешь, я всё равно не уверена, что хорошо поняла. Вот если бы ты там был, ты бы мне помог. А сейчас, когда я сама пытаюсь что-то объяснить, получается какая-то глупость.

Я киваю, стараясь сосредоточиться на математике и при этом продолжая следить глазами за небом.

– Должно быть, это задача на вероятность, – говорю я, просто чтобы хоть что-то ответить. – Вроде тех задач про мешок с шариками, которые мистер Спир задавал нам на той неделе. А у вас их давали? – спрашиваю я. – Задачки про мешок с шариками?

Она мотает головой.

– Ага, так вот. Поначалу они совсем простые, а потом становятся всё сложнее и сложнее. Ну, например, если у тебя в мешочке двенадцать шариков, причём семь из них пурпурных, три красных, а два зелёных, какова вероятность, что ты не глядя достанешь из мешка синий шарик? Ответ, ясное дело, ноль, а вероятность, что ты достанешь пурпурный шарик, гораздо выше, ну и так далее. Но разными способами можно рассчитать и более сложные вероятности. Так и с твоим парадоксом дней рождения, – добавляю я, стараясь как-то притянуть его к задачке про шарики. Но даже излагая всё это, я чувствую, что в голове у меня какая-то каша. – Скажем, если в комнате находятся двадцать три человека, ты сравниваешь первого с двадцатью двумя другими, но, когда ты берёшь следующего, его уже сравнили с первым как с одним из двадцати двух других, поэтому остаётся только двадцать одно сравнение, и так далее. Поэтому шансы всё время растут. Правильно?

Джой дёргает плечом, словно мои рассуждения приводят её в замешательство, но потом до меня доходит, что ей холодно, поэтому я подтягиваю спальный мешок и оборачиваю его вокруг нас плотнее, на мгновение чувствуя неловкость, которая только усиливается, когда

она притискивается ближе ко мне. И оттого что она оказывается так близко, моё сердце начинает биться быстрее, как будто кто-то слишком крепко его сжимает. Всё потому, что с тех пор, как мы перешли в среднюю школу, я стал всё чаще думать о ней как о девочке. Хотя изо всех сил стараюсь этого не делать.

Это правда. Я очень-очень стараюсь.

Раньше я вообще не придавал значения подобным вещам. В смысле насчёт девочек. Абсолютный ноль внимания. Ни единой капельки. Вещам вроде того, что её глаза большую часть времени очень тёмные и серьёзные, но когда она радуется, они начинают улыбаться раньше, чем её губы. Или вроде того, что в некоторых местах её одежда прилегает к телу плотнее, чем раньше, и смотреть на это приятно. Или: что чаще всего её волосы пахнут ванилью, а иногда, особенно зимой, немного древесной смолой, а весной – цветущей вишней, как будто времена года прорываются у неё изнутри.

– Погоди, но разве при этом шансы не должны снижаться? – спрашивает она, чуть задев рукой мои пальцы. Может, случайно. Но отвечать ей мне теперь ещё труднее, потому что все мои мысли устремились куда-то совсем уж не туда.

Кажется, её мама тоже стала замечать, что она взрослеет, потому что она больше не хочет, чтобы я сидел с Джой в её комнате, хотя раньше не обращала на это внимания.

– Честное слово, Лукас, – говорит она, исхитрившись так изогнуть руку, что ей удалось ткнуть меня локтем в бок, – иногда мне кажется, что твой мозг поработили инопланетяне, а здесь осталось только твоё тело, которое пытается притворяться, будто его хоть что-то интересует.

– Меня всё интересует, – быстро говорю я. Возможно, даже слишком быстро. – Кстати, это же я предложил пойти сегодня смотреть на звёзды, разве нет?

– Но я-то сейчас говорю про парадокс дней рождения и про всё такое.

– И я пытаюсь объяснить его. Ну правда же.

Она перекатывается на бок и нарочно таращит на меня глаза. Совсем близко. Так близко, что я чувствую запах её волос – запах ванили и чуть-чуть смолы. Он такой сильный, что я едва могу дышать. Я издаю какой-то сдавленный звук, но, к счастью, она решает, что это из-за новых метеоров, потому что сразу отворачивается и устремляет взгляд в небо, в котором прочерчивается ещё один яркий штрих.

– Скорее загадывай желание, – говорит она.

Конец ознакомительного фрагмента.