Навсегда в твоем сердце
Шрифт:
Барнсфорт кивнул:
— Все поверили, что ваши электромагниты были созданы с целью переноса электрических токов с одного места на другое без использования проводов.
— Вот и хорошо. А как насчет смерти Алистэра?
— Все решили, что электричество сожгло его.
Барнсфорт пожал плечами и сделал глоток.
— В общем, это недалеко от правды. Или, возможно, правда. Камень Виктории многократно усилил мощь и так непостоянного процесса. Нам еще повезло, что больше никто не погиб. — Саймон поднял бокал. — Спасибо вам, Барнсфорт.
Граф криво усмехнулся:
— Я все делал лишь потому, что не доверял вам. Только поэтому я оправился на чердак. Было очевидно, что вы намерены сбежать, и что Айви станет вам помогать. Влюбленные женщины… — Он ослабил узел галстука и вздохнул: — Они удивительно упрямы.
Влюбленные женщины… Неужели она его любит? Эта мысль сразу вызвала угрызения совести. Как он мог сомневаться в этом после вчерашнего? Столь же очевидным было то, что он тоже ее любит. Зубы Галилея, да, он любит ее — всем сердцем, горячо, преданно, нежно. Он любит ее каждой частичкой своего существа, хотя и не верил, что сможет полюбить снова.
Хотя следовало признать, что его будущее было бы куда проще без этой любви. О, он уже один раз вознамерился поступить правильно, по законам чести. Тогда Айви отказалась от его предложения. Но теперь, после того как они провели много дней, а главное, ночей вместе, она не могла не понять, что они должны пожениться, и как можно скорее. Саймон не мог понять лишь одного: что он станет делать, если потеряет ее?
Об этом он не мог думать без содрогания. Вчера он уже едва не потерял ее. Точнее, они едва не потеряли друг друга. Айви проявила храбрость и преданность, она прошла вместе с ним через все испытания. А с какой безрассудной смелостью она сражалась с Алистэром! Физически она была полной противоположностью Аурелии — высокая и гибкая, подвижная и сильная. И все же эти две женщины были сделаны из одного материала.
Неудивительно, что Саймон не смог не полюбить Айви, хотя и не собирался этого делать. Чего уж там, сейчас он мог признаться, что в самый первый день их знакомства, когда она подняла руку, намереваясь вопреки его категорическому запрету задать вопрос, он был пойман в ловушку.
Правда ужаснула его.
— Как ваше плечо? — мягко спросил граф. Саймон понял, что Барнсфорт внимательно наблюдает за ним и, возможно, сумел прочитать по лицу все его невеселые мысли.
Маркиз постарался придать своей физиономии нейтральное выражение — нечего посторонним знать, что творится в его душе.
— Дьявольски болит. Доктор сказал, что там повреждены какие-то мышцы. — Он тряхнул головой и произнес то, с чем ему еще предстояло смириться: — Я уже никогда не буду прежним.
Но даже услышав собственные слова, он не мог в это поверить. Должны существовать какие-то способы регенерации нервных окончаний. Как только приедет домой, он найдет свои записи, касающиеся искусственной руки. Теперь в его распоряжении была настоящая
— И Айви тоже. — Взгляд Барнсфорта разил наповал, как удар тока, — Она тоже никогда не будет прежней… такой, как была до встречи с вами.
Граф сделал акцент на слове «встреча», и Саймон понял, что это означает. Конечно, граф намекал на то, что Саймон отобрал у Айви.
— Не надо эвфемизмов, Барнсфорт. Уверяю вас, я…
Граф как раз собирался налить себе еще бренди. Вместо этого он с размаху поставил бутылку на стол, забрызгав каплями скатерть.
— Если бы не эвфемизмы, милорд, мне пришлось бы сломать вам шею.
Несмотря на более высокий титул Саймона и его крупное телосложение, он был захвачен врасплох и почувствовал себя неуютно. Пока граф сверлил его пылающим взглядом, маркиз пришел в себя, выпрямился, в результате чего острая боль пронзила плечо, и плеснул себе в бокал еще немного ароматного напитка. Он не мог не признать, что граф имеет все основания злиться… и даже привести в исполнение свою угрозу.
Поэтому он с некоторым облегчением заметил, как ярость покидает Барнсфорта. Тот расслабился, налил себе бренди и спросил:
— Вы намерены вернуть ей честное имя?
— И как можно скорее.
— Это правда?
Ответить Саймон не успел. В коридоре послышались быстрые шаги, замершие у двери. Забыв о больном плече, маркиз резко обернулся.
Он мгновенно отбросил все мысли о боли, увидев в дверях Айви. Она стояла, нахмурившись, уперев руки в бока и высоко вздернув подбородок.
— Мне очень жаль, старина! Айверс, что случилось?
Когда Айви остановилась, Джаспер Лоубри, следовавший за ней по пятам, врезался ей в спину и наступил на ногу. Теперь он стоял рядом и переводил недоумевающий взгляд с Айви на двух аристократов и обратно.
Айви кашлянула и обернулась к другу:
— Джаспер, надеюсь, ты нас извинишь.
Он почесал голову, точнее, наложенную на нее повязку, потом обалдело кивнул и пошел дальше. Айви вошла в комнату и плотно закрыла за собой дверь.
— Саймон, я рада, что ты на ногах. Очень рада. Но как ты смел?
— Как я смел — что?
Саймон и Эйдан одновременно отпрянули, словно она угрожала им электрическими проводами. Выражения их лиц были совершенно одинаковыми — удивленными и непонимающими. Казалось, они подумывали, не лишилась ли она рассудка.
Может быть, и лишилась. Точнее, не лишилась, а сознательно отбросила все доводы так называемого рассудка, которые запрещали женщинам посещать университет, участвовать в обсуждении интеллектуальных вопросов, стремиться к другим целям, кроме замужества и детей…
Она могла еще долго перечислять все то, что дамы не должны делать и не делали, но что она делала уже несколько недель, и не без успеха. И несмотря на все ее усилия, результат оказался плачевным: ни признания, ни уважения, ни даже совета.