Навстречу бездне
Шрифт:
– Вот что, пойдем со мной, - сказал парень.
– на завод пойдем. там люди нужны...
Джайна продолжала молчать.
– Ты не бойся. Я тебя в обиду не дам! Как сестру...
Она подала ему руку, осторожно, трепетно, сложив пальцы доверчивой щепоткой. Он бережно взял ее руку в свою. Ее пальцы были холодными, дрожали.
И они пошли в ночь. Что ждет их? Но парень сейчас не думал об этом. Он вообще ни о чем сейчас не думал. Просто ему хорошо было идти вот так рука в руке - с этой девушкой навстречу утру. Все было для него так необычно. таинственно. Торжественно. И праздник в храме.
А Джайна думала о том, что отец не хватится ее до утра. Она правильно поступила, уйдя из дома. И вовремя. Лучше делать самую черную работу, чем дать над собою надругаться. Этот незнакомый парень сильный. И добрый.
Шли двое в ночи. Шли, взявшись за руки. Каждый со своими думами и заботами. И так было всегда. Сто. тысячу лет назад. И вокруг было все так же. Только огни завода, тревожно мерцавшие в темноте где-то у горизонта, за Священной рекой, нарушали единение прошедшего с настоящим...
Поставив у ног пустую корзину, в которой она носила землю, Джайна смахнула с лица пот. Прикрыла глаза рукой.отсюда, со дна котлована - его рыли под фундамент третьей доменной печи - едва угадывались контуры высоких труб коксохимического цеха, похожие издали на минареты мечетей, которые она видела на картинке в детстве.
У края котлована показался парень, обнаженный по пояс. Его шоколадный торс, грудь, руки казались литым сгустком мускулов. Джайна залюбовалась им. Как юный индийский бог! А парень, отыскав ее взглядом среди многих сотен людей, махнул ей рукой.Крикнул что-то. Улыбнулся. Ветер унес его слова в сторону, и Джайна ничего не разобрала. Но она тоже улыбнулась ему. Ответно помахала рукой. Парень исчез.
Землекоп наполнил корзину Джайны землей,она с трудом водрузила ее на голову. Двинулась по доскам наверх. тысячи женщин молча плелись нескончаемой вереницей. Вверх с корзинами, наполненными землей. Вниз - с пустыми. Вверх - вниз. Вверх - вниз. День за днем. Месяц за месяцем.
Маленькие дети - а они были у большинства женщин - копошились в грязи где-нибудь тут же, предоставленные самим себе. Плакали, просили есть. Матери не слушали их плача. Они и без того знали, что дети их голодны.
Прозвучал гонг. Наступило время получасового обеденного перерыва. Женщины подобрали детей, уселись на землю. Развязали тощие узелки. В усталом, тупом молчании вяло жевали сухие, постные лепешки, плохо очищенный рис. запивали мутной, тепловатой водой из заводского водопровода. Молчали, уставившись в землю, не видя ни тенистых молодых деревьев у цеховых зданий, ни необъятной небесной голубизны. Ни величественных контуров завода, контуров новой Индии.
Джайна сидела одна, в стороне от всех. Думала она о парне. О том, как славно, что она его встретила. О том, что в следующий праздник Великого Бога Начала Начал они поженятся. И она подарит своему мужу сына. И он будет такой же, как его отец. Прекрасный. Сильный. Добрый...
Кирилл шел к автобусу, чтобы ехать в столовую. Он работал на строительстве Бхилаи уже год. Глядя на его ссутулившуюся спину, на его некрупную фигуру, на раньше времени иссеченное морщинами лицо и поседевшие виски и усы, трудно было представить, что этот
Сегодня утром он встретился с Раджаном. Встретился, как со старым знакомым, хотя со Дня Республики, когда они познакомились, минуло едва ли более полумесяца. В разговоре помогала им Рита, переводчица главного инженера строительства Голдина.
– Вот, значит, и свиделись еще раз, - радушно приветствовал Кирилл Раджана.
– Теперь не на параде. Теперь, значит, на работе. Переведи-ка ему, Рита, что я рад видеть его.
Девушка бойко затараторила на хинди. Раджан ответил. Завязался вежливо-пустой разговор. Журналист Индии смотрел на рабочего России. И чувствовал, что перед ним - загадка. Явление, которое он был пока не в силах постичь. Ведь это же не инженер, не техник. Рабочий!..
– Что вы любите больше всего на свете?
– спросил Раджан.
– Ну что ж, отвечу. Свою семью. Свою землю.
– Как вы понимаете свободу?
– Свободу?
– Кирилл помолчал с полминуты.
– Это, во-первых, труд по душе. Если я делаю то, что хочу и так, как хочу, а не ради куска хлеба и крыши над головой, считай - я свободен. Это, во-первых, когда никто на другого спину не гнет. если у одного, к примеру, земля и заводы, а у других - ничего, какая же это свобода? Свобода продавать себя и детей своих? Наконец, свобода - это когда я могу делать людям добро.
– То есть, быть меценатом, благотворителем?
– уточнил Раджан.
– Совсем не то, - отрезал Кирилл.
– Я не о подачках говорю. Человек свободен, когда он всего себя людям отдает. И умение свое, и знания, и сердце. Только тот по земле не зря ходил, кто людям дарил счастье. Пусть хоть самую малость его, - Кирилл улыбнулся.
– Вот, значит, как я понимаю свободу, господин Раджан. А так ведь, к примеру, и птица, и рыба свободны. Плыви, лети куда вздумается.
Раджан слушал ответы Кирилла. Думал: "Если бы эти же вопросы задать любому нашему рабочему-индийцу? Вот их тут тысячи вокруг. Что бы они ответили?" И он вынужден был признаться самому себе: "Не знаю. Знаю одно: ответили бы не так, как этот русский рабочий..." Наконец, он задал тот самый вопрос, ради которого он нашел сейчас Кирилла: "Почему вы здесь?".
Кирилл медленно повернулся к детям рабочих. Сказал:
– Мне горько думать, что всю жизнь они будут вот так - в грязи, в нищете.
– Но ведь у вас у самих немало проблем!
– воскликнул Раджан.
– Это так, - ответил Кирилл.
– Тем более цени.
– И, подумав, добавил: - Ты знаешь, журналист, что бывает, когда двое рабочих берутся за руки? А если тысячи? А если миллион?
Раджан молчал. Он отлично знал лозунг о единении рабочих. Молча глядел на Кирилла.
– То-то!..