Навстречу друг другу

— Бессердечная тварь!

Вздрогнув от не к месту зло вырвавшихся из уст золовки оскорбительных слов, брошенных, по-видимому, в ее адрес, Саванна Мари Кириакис собрала все силы, чтобы сдержаться.

Традиционная церемония прощания с усопшим, проводимая в полном соответствии с канонами греческой православной церкви, подошла к концу. Все, за исключением Саванны, отдали свой последний долг и почтили память представшего перед Всевышним родственника. Застыв на краю могилы с единственной белой розой в руках, она пыталась свыкнуться с мыслью, что эти похороны и есть

конец ее супружеской жизни.

Смерть мужа означала окончание ее собственных мучений и наступление независимости. Никто никогда больше не посмеет ей угрожать, никто впредь не будет ее шантажировать и пытаться разлучить с детьми. Но в этом-то и была ее вина — известие о трагической гибели супруга Саванна приняла с чувством глубокого удовлетворения, хотя шесть лет тому назад по доброй воле и с лучшими намерениями вышла замуж за этого мужчину.

— По какому праву она вообще здесь присутствует? — продолжила нападки сестра мужа Иона, не выдержавшая, видимо, того, что ее первое высказывание было оставлено без внимания не только Саванной, но и остальными участниками траурной процессии.

По-прежнему стараясь сохранять полное спокойствие, Саванна перевела свой взгляд на Леандроса Кириакиса, чтобы увидеть его реакцию на слова кузины. Но его темные глаза смотрели отнюдь не в сторону Ионы. Все его внимание было сфокусировано именно на ней, и глаза его выражали такое презрение, что, будь Саванна менее сильной личностью, она бы не выдержала и бросилась в еще не зарытую могилу мужа, чтобы навсегда скрыться от людской несправедливости.

Она не смогла даже отвернуться, хотя внутренний голос подсказывал сделать именно это. В ней все клокотало. Презрение Леандроса оскорбляло и унижало значительно сильнее, нежели частые измены и не менее редкие проявления крутого нрава Диона.

Запах перекопанной земли, смешавшийся с ароматом цветов, накрывавших закрытый гроб, заставил ее вновь посмотреть на могилу мужа.

— Прости меня, — тихо прошептала она, выпустила из рук розу и быстро отошла от могилы.

— Трогательный жест, но ничего не значащий. — Очередное едкое высказывание имело своей целью ранить ее прямо в сердце.

Саванне пришлось собрать все свои силы, чтобы повернуться и смело взглянуть в глаза Леандросу.

— Неужели прощание жены со своим усопшим супругом не несет в себе никакого смысла? — спросила она — и моментально пожалела об этом. Глаза его, темные, почти черные, взглянули на нее с такой злобой и ненавистью, что она невольно вздрогнула. Из всего огромного клана Кириакисов Леандрос являлся единственным человеком, у которого было законное право презирать ее, — он знал, что Саванна не любила Диона. Во всяком случае, не так самоотверженно, как того заслуживал ее избранник.

— Да, это было бессмысленным поступком. Ты распрощалась с Дионом три года тому назад.

Леандрос ошибался. Три года тому назад, схватив в охапку двух маленьких дочерей, Саванна улетела из Греции, не простившись с Дионом. Договориться по-хорошему с собственным мужем не представлялось возможным. Оставалось лишь взять билет на международный авиарейс в Соединенные Штаты и пересечь границу воздушного пространства Греции раньше, чем муж ее опомнится и поймет, что же на самом деле произошло.

Пока Дион вычислял, куда направились его жена и дети, Саванна успела подать заявление о расторжении брака,

тем самым лишая мужа возможности выдвинуть законное требование о принудительном возвращении детей на территорию Греции. Также она подготовила все необходимые юридические документы, ограничивающие его права, пройдя медицинское освидетельствование и зафиксировав перелом ребер и множественные синяки, полученные в результате побоев мужа, что по американским законам было очевидным доказательством прямой угрозы ее физическому существованию.

Никто из греческого клана не знал этих подробностей. Даже Леандросу, который после смерти брата взял на себя бразды правления империей Кириакисов и стал главой всей многочисленной семьи, были неведомы причины, по которым брак его кузена и Саванны окончательно распался.

Лицо Леандроса стало еще более суровым.

— Ты не хотела ни жить с ним по-человечески, ни отпустить его, дав ему свободу. Ты из числа тех редких жен, которые делают из семейной жизни вечный кошмар.

— Я готова была дать согласие на развод в любую минуту. — Не она, а Дион угрожал ей встречным иском о единоличной опеке над детьми в случае, если она осмелится настаивать на официальном расторжении их брака.

Лицо Леандроса не выражало ничего, кроме откровенного презрения и брезгливости. Мнение о Саванне сложилось у него в день их знакомства, и изменить его было уже невозможно.

Как-то раз Дион сказал ей, что вечером они должны быть на приеме, устраиваемом его кузеном, человеком, перед которым Дион просто трепетал. И добавил, что ей необходимо произвести на него впечатление, если она хочет стать полноправным членом большой семьи Кириакис. Такого уточнения к приглашению было вполне достаточно, чтобы привести ее в неописуемое волнение и трепет, но, когда Дион оставил ее одну среди толпы совершенно незнакомых ей людей, говорящих на языке, которого в то время она еще не понимала, Саванна вообще чуть не умерла от страха.

Стараясь не привлекать ничьего внимания, она скромно встала у стеночки рядом с дверью, ведущей на террасу.

— Добрый вечер. Как ваше имя, прелестная незнакомка? Меня зовут Леандрос, — вторгся в ее одиночество красивый низкий мужской голос, произносящий слова по-гречески.

Она робко подняла скромно опущенные глаза и увидела редкой, потрясающей красоты мужчину. Тронувшая его губы легкая, ленивая уверенная улыбка окончательно обезоружила Саванну, лишив дара речи. Она смотрела на него как зачарованная, загипнотизированная его обаянием. Какая-то неведомая, непостижимая сила внезапно породила неожиданный всплеск искренних чувств к этому человеку, что было просто непозволительно. Замужней даме нельзя кокетничать с совершенно незнакомым мужчиной на светском рауте на виду у почтенных родственников мужа.

Моментально почувствовав себя виноватой, Саванна густо покраснела и снова потупила взор. На память пришла единственная фраза, которую она выучила по-гречески, и она тихо ее произнесла, объяснив, что не понимает языка, на котором он говорит.

Он быстро и нежно коснулся рукой ее подбородка и поднял поникшую в смущении голову, так что ей оставалось лишь смотреть ему прямо в глаза. Его ленивая улыбка теперь казалась улыбкой искусителя.

— Потанцуйте со мной, — неожиданно произнес он на чистейшем английском языке.