Навстречу ветрам
Шрифт:
Я только взгляну, Эгон.
Он открыл двери, и в ту же секунду завыла падающая бомба. Столб земли, грязи и камней взметнулся вверх.
Захлопни двери, Ганс! — закричал Гюнтер. — Слышишь, двери!
Капитан Вирт вышел и прислонился к землянке. Упала вторая бомба, потом третья. Ганс Вирт спокойно стоял, подперев широким плечом дверь землянки. Вот бомба угодила в капонир, и на том месте, где стоял «мессершмитт» с нарисованной на фюзеляже молнией, теперь зияла воронка. Капитан подумал: «Вот Крауз и остался без машины…»
В это время гул
Капитан Вирт почувствовал, как кто-то потянул его за рукав шинели. Он оглянулся. Эгон попросил:
Ганс, пойдем… Ну зачем ты так?..
Капитан молча кивнул головой и пошел за братом.
Крауз, от твоей машины не осталось и шплинта, — безразлично проговорил он, садясь на свое место у холодной печки.
Что?! — Крауз вскочил и прыгнул к выходу. Но у двери остановился, о чем-то подумал и пробормотал — Черт с ней, получу новую.
Новую? — Лейтенант Линке, молодой летчик с усиками под Гитлера, медленно повернулся вместе с ящиком, на котором сидел, и невесело засмеялся: — Пока ты получишь новую машину, Крауз, тебя отправят помочь нашим парням вот туда. — Он махнул рукой в сторону гор. — А там, Крауз… В общем, я не поставил бы сейчас за твою голову и пфеннига против ста марок, как говорит старина Гюнтер. Ты…
Твой самолет тоже сгорел, Вилли, — продолжая смотреть в потухшую печку, проговорил капитан Вирт.
Лейтенант Линке словно поперхнулся. Потом тихо сказал:
Вы шутите, господин капитан…
Ганс Вирт пожал плечами и ничего не ответил.
Это правда, Вилли, — проговорил Эгон.
Проклятие! — скрипнул зубами Линке. — Этот тип третий раз устраивает нам баню, а мы зарылись в эту вонючую яму, как кроты. Нет погоды… Туман, горы… Трусы! Подлые трусы! Через неделю у нас не останется ни одной машины. Вы слышите, капитан Вирт? Вы ведь командир!..
Ганс взял в руки железный прут и начал ворошить им холодные угли. Было похоже, что до него не доходят слова Линке. Казалось, он думал совсем о другом. Может быть, о родномгородке в Баварии, о маленьком сынишке Генрихе или старике Вирте, который и сейчас, наверно, копается в огороде, не выпуская прокуренной трубки изо рта… Ганс не был там, в Баварии, с тех пор, как их перебросили сюда с Западного фронта. Тогда ему вместе с Эгоном удалось заглянуть на денек домой. Как обрадовалась Эмми! Бедняжка, она верила, что поход в Россию — это два-три месяца, и все. Глупенькая Эмми! Когда они втроем — он, Эгон и Эмми — шли на вокзал, она все время оглядывалась по сторонам: обращают ли прохожие внимание на ее Ганса, на его боевые ордена! Мой бог, не каждый день бывает такой праздник, когда люди говорят: «Смотрите, вот Эмми Вирт с мужем. Недурная пара, черт возьми, не правда ли! Боевой летчик, боевые ордена и… рядом такая милая фрау…» Но когда на прощание он сжал ее в своих объятиях, Эмми, рыдая,
…Капитан достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Пожалуй, лейтенант прав: было уже несколько случаев, когда летчиков оставшихся без машин, посылали в пехотные части. Собственно говоря, какая разница?..
— Вы слышите, господин капитан? — продолжал Вилли. — Это ведь о вас говорил генерал Шеринг: «Капитан Вирт заслужил мое личное уважение, господа. Я доложу о нем фюреру. Если у нас будут все такие асы, как капитан Вирт, воздух всегда будем нашим!»
Да, капитан помнит эти слова.
Помнит вот такое же хмурое небо над Ла-Маншем и десятки барж, увозивших на ту сторону пролива брошенных на произвол судьбы английских солдат. Генерал Шеринг, который командовал воздушной группой на этом участке фронта, приказал сделать кашу с кровью.
Аэродром находился недалеко от Сен-Мало. С моря полз туман, и сквозь рев моторов, слышался прибой. Самолеты взлетали один за другим, но через несколько минут возвращались, и летчики докладывали: «Никакой видимости, облачность лежит на волнах…»
Туман закрыл весь аэродром. Будто кто-то взял огромную шапку и прихлопнул ею и людей, и машины. Стало темно, как ночью. И в это время вверху раздался гул моторов. Через минуту в кромешной тьме над самой землей, мелькнули крылья самолета. И началось… От первой же пулеметной очереди загорелись сразу два «Ю-88». Потом вспыхнула машина полковника Люмке. Полковник выхватил пистолет и, что-то крича, послал всю обойму в небо. На несколько мгновений стихло: летчик, наверное, делал разворот на второй заход. Не успел полковник вложить пистолет в кобуру, как уже лежал с простреленной головой. Волоча ногу, уползал в щель адъютант полковника. Загорелся еще один «мессершмитт»…
Это было что-то страшное. Невидимый самолет, как буря, носился над аэродромом и сеял смерть. А немецкие летчики, прославленные асы рейхсмаршала, зарывались в песок, не смея поднять голов.
Видел ли летчик что-нибудь там, наверху? Вряд ли. Густые столбы дыма от горевших машин смешивались с густым туманом и растворялись в нем. Туман еще больше темнел от гари. Казалось, что над всем миром повисла вечная мгла…
Летчик делал заход за заходом, и каждый раз то в одном месте, то в другом поднимался столб огня.
Капитан Ганс Вирт лежал в окопчике рядом с капитаном Гаутсом, которого называли «Уши Шеринга». Гаутс редко поднимался в воздух, но часто ездил в машине с самим генералом. Говорили, что отец капитана имеет немало акций в концерне «Герман Шеринг». Так или иначе, капитан Гаутс любил больше землю, чем небо. В тот день, лежа в окопчике рядом с Виртом. «Уши Шеринга» вздрагивал при каждой пулеметной очереди.
Это дьявол! — проговорил Гаутс, обращаясь к Гансу.
Дьявол? — Капитан Вирт пожал плечами, — Просто этот парень любит свою Францию больше, чем свою жизнь. И, конечно, он отличный летчик.