Найденная
Шрифт:
Брайс лежала в ручье, так и не выпустив прижатый к себе сверток. В паре шагов мирно пила вороная кобыла, а шагах в десяти грудой выглядывали из воды остатки разбитой коляски.
Глава 8. Чудо в обломках
– Люди, жив барин! – крикнули над головой.
Очевидно, от удара Орлов лишился сознания. Вздохнув поглубже – отчего так больно, так тяжело дышать? – он открыл глаза. И встретился ими с глазами конюха. Тот смотрел на Орлова сверху – если бы повозка была цела, там бы находилась ее задняя часть, а теперь зияла дыра.
– Давай
Орлов шевельнулся и застонал: вся правая сторона отдавала болью. Понятно, почему тяжело дышать – придавили обломки. Плотно сжав губы, он двигал плечами, чтобы высвободить руки. Снаружи начали помогать, вынимали куски, до которых возможно было дотянуться, и Орлов смог вздохнуть. Но, увидев свою освобожденную руку, едва снова не лишился чувств – из залитого кровью рукава ниже локтя выглядывал осколок кости.
– За левую сторону тяните! – зажмурившись, попросил Орлов.
Но тащили за все, что придется. Орлов прошептал молитву: и за спасение благодаря, и чтобы от криков боли сдержаться.
Но он-то жив, а малютка?
– Что с девочкой?
– Потерпи малость, батюшка. Ванек, чуть ниже хватай!
– Где младенец?
– В воде.
Сердце екнуло. Расшиблась или утонула?
– Вылезать не хочет, – добавил конюх.
И это трехмесячный-то младенец? Как бы не был ошарашен Орлов случившимся, а возмутился:
– Что ты несешь?
– Так уперлась же, фряжская ведьма! На берег загнать не могут.
– А ну живее тащите! – прикрикнул Орлов и сморщился от боли, когда приказ поспешили исполнить.
Грубыми рывками его вынули из обломков, проволокли и аккуратно усадили на землю. Но еще не достигнув ее, Орлов шарил взглядом и по воде, и по берегу, и телесной боли вторила иная, глухая, где-то внутри.
В ручье, на мелководье, сидела англичанка, и прижимала сверток к груди. Сердце Орлова екнуло, но тут показалась ручонка.
Живая! Боже, какое чудо! Второй раз спасена от чудовищной смерти. Он даже не пытался вытереть слезы, текущие по щекам.
– Вот так и сидит. Говорю – на берег иди, не студись, а она шипит что-то и знай себе в воде торчит, – объяснил конюх.
– Спасибо, Боже, – от души сказал Орлов. Он поднял было руку для крестного знамения и опустил, искривившись.
– К мельнику бы тебе, да только тот с утра на базар уехал, – сказал один из крестьян.
Как видно, они работали на ближнем поле по другую сторону ручья. Увидели крушение и поспешили на выручку.
Орлов попытался встать. Вышло. Ноги держали.
– А ты-то как, Иван? – спросил он конюха.
– Да ничего. Бок вот чутка зашиб.
Деревенские продолжали возиться в обломках, а Орлов поковылял назад в воду.
– Анна!
Англичанка не шелохнулась. Это шок.
– Вы меня слышите?
Она подняла лицо. Исцарапанное, лоб рассечен, по скуле расползся синяк.
– Вы целы?
Похоже, не понимала. А цела ли малышка? Вроде не поцарапаны ни ручки, ни личико. Малютка посмотрела на Орлова и заагукала. Так странно: не плакала, не кричала.
А ведь выходит – англичанка спасла ее. Она ведь сразу, близко к сердцу поступок Ольги приняв, к девочке
– Она, как повозка в ручей падала, прыгнула. И младенца держала. И вот, сидит, – уточнил Иван.
– Спасибо, Анна, – не сдержав порыва, Орлов погладил англичанку по плечу.
– А батюшке-то чего сказать? Не будет крещения? – крикнула с пригорка, крутого спуска к ручью, откуда и упала коляска, какая-то баба.
Какое уж тут крещение!
– Не будет, – ответил он.
Эх, до чего нехорошо вышло. Настолько худые знаки Орловское станет обсуждать месяцами. Здесь все и сразу: и несостоявшееся крещение, и выброшенный из повозки младенец, и второе его чудное спасение. И уцелевшая «фрязь»: прямо сейчас на пригорке кто-то громко сказал, что иноземная ведьма кобылу попортила.
– Зашиблась! Зашиблась насмерть! – воскликнули от обломков.
Посмотрев туда, Орлов увидел, как мокрое и пестрое с усилием вытянули на берег.
– Анфиса померла!
Кормилица. Стыдно, но в суете Орлов и не подумал о ней. Хотя он ее и сгубил, забрав из деревни и взяв в эту поездку. А ведь у нее остался младенец.
Орлов побрел к обломкам.
– Эх, барин-барин! А говорил я: на кой брать Ночку? – сокрушался конюх.
А всего-то ведь и хотелось, что чинно, торжественно, празднично ввести в мир новую жизнь – и слегка еще щеголем по деревне проехаться. Все рабочие лошади в поле, тихий мерил захворал, и стояли в конюшне только Рыжая да эта Ночка. Еще ни разу пользы не приносила, а пора бы. Давно куплена и наверняка пообвыклась – вот и решил Орлов, что дворовые преувеличивают ее дурной нрав.
А вот сама Ночка: щиплет траву на пригорке. Спокойная. Узнала Орлова и потянулась к нему. Погладить или же пристрелить?
– Денег на похороны дам. И семье, – обещал Орлов толпе.
Деревенские отвечали неодобрительным гулом, напоминая, что совсем недавно барин уже говорил те же слова. Обещал помочь семье плотника в тот самый день, когда нанял Анфису.
Глава 9. Неигранная колода
Ведьмы, живущие за окраиной, не иначе как пробрались к ней на огород и засыпали его дьявольским семенем, навели проклятье. И теперь никогда не знать ей покою.
– Что это значит, Пелагея? – собрав силы, мысленно кричала Алена. – Что не так с твоим огородом?
Пелагея злилась, ухала, стучала в висках, металась. А потом пропала. И Алена – именно она, а не барыня – оказалась в своей горнице на кровати.
Но как это произошло? Надо вспомнить, надо понять. Так… После полудня на двор вывели черную кобылу Ночку. Красивую, статную, но с норовом. Алена раньше ее заприметила, и пару раз заходила на конюшню поглядеть и побаловать яблоком да куском сахару. Сначала кобыла фыркала и била копытом – не обманулась обличием хозяйки, чуяла чужачку. Но потом присмирела, ржание стало приветственным. Может быть, поняла, что приглянулась Алене. И вот на этой кобыле барин с ключницей и кормилицей собрались, как сказала кухарка, крестить младенца в деревню.