Найденный мир
Шрифт:
– Даже если случится худшее, – с напускной уверенностью промолвил он, – мы дождемся спасения. Команда «Фальконета» провела на берегу Геенны почти полгода – а ведь у них не было ни оружия в достаточном количестве, ни опыта, ни знаний, ни, что самое главное, дисциплины и сплоченности русских моряков.
– У нас тут, если вы не слышали, революционеры обнаружились на борту, – хмыкнул Билич. – До стрельбы дошло. Это говоря о сплоченности. Да и оружие… винтовок в достатке, а патронов? Месяц-другой, и дойдем до того, чтобы, как троглодиты, копать ловчие ямы для динозавров и отбивать стимфалид копьями.
– Надо
Врач бросил на него короткий острый взгляд.
– Сегодня умер матрос Кошкин, – промолвил он. – Тот… дракон… что напал на наш лагерь, ударил его хвостом – уже в агонических корчах, сослепу. Множественные переломы, разрывы внутренних органов… удивительно, что несчастный протянул так долго. Вместе с ним мы потеряли девять человек. Несмотря на все наше хваленое оружие. Если разменивать по девять человек на одно чудовище, арифметика получается невеселая.
– Но выхода у нас нет, – заключил геолог.
– «Терпение нужно вам, – процитировал врач, – чтобы, исполнив волю Божию, получить обещанное».
Он помолчал немного и добавил:
– «Праведный верою жив будет; мы же не из колеблющихся на погибель».
Вокруг родника громоздились бурые скользкие валуны. Вода вытекала из косой трещины, полузаросшей ржавым осадком, сбегала по камням, оставляя потеки цвета жженой умбры, скапливалась в мелкой луже над слоем пушистого ила, и сепией стекала под зеленый полог гнетовника, в невидимый ручеек.
Немец-пулеметчик со своей позиции помахал Мушкетову рукой. Должно быть, с этой стороны к лагерю часто подходили на водопой звери, раз в столь неудобном месте решили устроить пулеметное гнездо. Присутствие его странным образом успокаивало геолога, хотя, если какая-нибудь хищная тварь набросится из кустов, пулемет не поможет – ну, разве что избавит от лишних мучений.
От воды тянуло сложносоставным смрадом вулканического источника: сероводород, сернистый газ, горячая ржавчина и преющая в луже хвоя. Солдаты уже протоптали тропу к роднику, изломав сапогами хрупкие наросты минеральных отложений вокруг трещины. Геолог тоже не стал набирать отстоявшуюся воду из лужи, лишь отметив для себя, что засохшие следы каких-то ящеров на бережку неплохо бы зарисовать, пока есть свет, а лучше – снять отпечатки. Он пристроился на коленях у скалы и замер, уловив краем глаза движение в деревьях.
Что-то мелкое скользило по стволу псевдолиственницы. Мушкетов всмотрелся, усилием воли разделяя серо-бурую кору и серо-бурые перья.
Существо было скроено по привычному уже лекалу: не то птица размером с ворону, не то ящерица, покрытая невнятной расцветки перьями. Желтый гребешок на узкой голове торчал лихо и нагло, напоминая… да, понял геолог, бабочку, вернее, крупных сетчатокрылок, заменявших здесь бабочек. Длинный жесткий хвост на конце украшен был ромбовидным вымпелом или опахалом из тех же перьев. Трудно было сказать, до какой степени пригодны к полету когтистые крылья, однако по стволу тварь ползала быстро и ловко, несмотря на неуклюже растопыренные передние лапы. Мушкетову доводилось читать, что у южноамериканских гоацинов птенцы сохраняют рудиментарные когти на конце крыла и умело лазают по ветвям – должно быть, схожим образом.
Но если у хищников и мелких не-совсем-птиц в
– Эй! – вполголоса бросил геолог, ожидая реакции.
Существо глянуло на него бисерным черным глазом. Потом взбежало на нижнюю ветку, повисшую над источником, и – прыгнуло.
Крылья развернулись в полете, все четыре. Силуэт странной твари обрел юркую стремительность. Почти не взмахивая лапами, только за счет подъемной силы едва заметного ветерка существо исполнило несколько причудливых пируэтов между ветками, пастью подхватывая в полете что-то незаметное взгляду, и так же внезапно скрылось из виду.
– Надо же… – сам себе пробормотал Мушкетов, подставляя флягу горловиной под слабые струйки минеральной воды.
Фляга полетела в лужу. Детским, первобытным движением геолог сунул в рот ошпаренные пальцы.
Вода была кипящая.
– Семьдесят два, – объявил Обручев, вытаскивая из воды термометр Реомюра. – Три градуса в час… может, чуть больше. Если так пойдет и дальше, то еще до темноты источник закипит.
– Это сходится с наблюдениями доктора, – заметил Мушкетов, пошевелив губами. – Он при мне упомянул, что утром вода была тепловатая. Предположим, двенадцать часов… такими темпами – тридцать шесть градусов. Ну да, это сорок пять по Цельсию: можно сунуть руку без опаски.
– Ну уж и без опаски, – хмыкнул Никольский. – Сорок пять – это уже горячая. Или нагревание ускоряется…
– Если ускоряется, это тем более тревожный признак, – проворчал Обручев.
Зоолог повернулся к нему.
– Извержение? – Голос его дрогнул.
– Возможно. – Обручев тяжело поднялся с колен, опираясь на влажные, теплые камни. – Кажется, я становлюсь стар для полевой работы. Спина меня доконает… Возможно, что близится извержение. А может, вулкан поворчит день-другой, да и задремлет снова. Заранее никогда нельзя сказать.
– Даже если извержения не будет… – напряженным голосом проговорил Мушкетов, глядя на закат, в сторону не видного из лагеря кратерного вала. – Подземные воды закипают.
Старший геолог нахмурился.
– Источники пробиваются на дне кратера, – продолжал его младший товарищ, как бы намечая путь мысли. – Глубины Зеркальной бухты насыщены вулканическими газами… Донные воды постепенно нагреваются…
– О проклятье, – выдохнул Обручев, тоже оборачиваясь в сторону кратера.
Воцарилось зловещее, но, к счастью, краткое молчание.
– Может, теперь объясните мне, профану, в чем дело? – с некоторым раздражением проговорил Никольский, щурясь в закатных бестеневых сумерках.
– Мы, кажется, неверно оценили происхождение осадков, которые я вам показывал, Александр Михайлович, – пояснил Обручев. – Морские воды на дне бухты насыщаются ядовитыми газами под давлением. Но растворимость газов с нагреванием падает. Возможно, газированная вода как бы вскипает разом под давлением, а может, действительно начинает испаряться, и газы смешиваются с водяным паром, но кратерное озеро может буквально вскипеть в любую секунду и выплеснуться за края чаши безо всякого извержения, обрушив на окружающую равнину вал горячей воды и донных осадков. Такой механизм даже лучше подходит к тем следам, что мы обнаружили.