Найденыш
Шрифт:
Едва он замер, Маховик поднял руки, что-то щелкнуло, Мычка ощутил, как на голову опустилось некое подобие шлема. От многочисленных солнечных бликов в глазах вспыхнуло, от крика чаек и плеска волн зазвенело в ушах. Ошеломленный волной нахлынувших ощущений, вершинник затаил дыхание. Сперва казалось, что в калейдоскопе из звуков и оттенков невозможно разобраться, но вскоре, в общей массе шумов протаяли знакомые нотки голосов, а мельтешащая картинка распалась на сегменты, что, в свою очередь, сложились в единое целое.
Казалось, вершинник одновременно взглянул
Вершинник вслушался, за шумом ветра и плеском волн, пытаясь различить голоса спутников. Словно догадавшись, механик вновь крутанул какую-то ручку, часть шумов истончилось, на первый план выдвинулись голоса, зазвучали столь явственно, что Мычка с трудом сдержал желание обернуться, испуганный перспективой неловким движением сломать удивительное устройство, остановился лишь в последний момент.
Маховик, в очередной раз, чем-то щелкнул, шлем мягко ушел вверх, с улыбкой, глядя на гостя, что после столь ярких впечатлений стоял оглушенный, ошарашено хлопая глазами. В углу шевельнулось. Мгновенно вернувшись к реальности, Мычка повернулся на звук, спросил с подозрением:
– Что это?
Маховик поморщился.
– Резьба, механик этой ладьи, не хотел уступать управление - пришлось успокоить.
– Спросил с затаенной гордостью: - Ну как, понравилось?
Мычка отвернулся от вяло шевелящегося тела, сказал с восхищением:
– Поразительно! Словно появилась дополнительная пара глаз и ушей. Да что пара, - десяток!
Польщенный, Маховик улыбнулся, механик относился к ладье, как к детищу, воспринимая похвалы кораблю подобно матери, что млеет от удовольствия, когда кто-то восхищается ее ребенком, сказал ворчливо:
– Ладно, ладно. Как-нибудь, под настроение, покажу еще кое-что, а теперь иди. У меня еще дел - невпроворот. Да и с этим, - он кивнул в угол, - надо что-то решать.
Выбравшись наружу, Мычка зажмурился, солнце ударило по глазам, на мгновение ослепило, после полутемной каморки мир показался ярким и радостным, даже обгорелые доски обшивки смотрятся по-другому, празднично блестят желтыми кругляшами заклепок.
Потянуло холодом, приподнятое настроение враз улетучилось. По мере продвижения на север жара начала спадать, несмотря на солнце, по-прежнему, высоко висящее, налетающие порывы ветра быстро остужают тело, заставляя зябко ежиться. Плотнее запахнувшись в плащ, Мычка подошел к товарищам. Закончив трапезу, наемники расположились вдоль бортика, спасаясь от прохладных прикосновений ветра за огораживающим палубу выступом. Тут же, обнаружились и оставшиеся бойцы гильдии.
Завидев Мычку, один из бойцов сказал с улыбкой:
– Неплохой обед. Я и не думал, что сырая
Принимая похвалу, вершинник рассеянно кивнул, подошел к товарищам, сказал с восторгом и страхом одновременно:
– Маховик показал мне комнату управления изнутри.
На него взглянули с интересом. Шестерня спросил с любопытством:
– Ну и как?
Вершинник развел руками.
– Я почти ничего не понял, но один вывод для себя, все же, сделал.
– И какой же?
– Дерн повернул голову, взглянул пристально.
– Не взялся бы управлять ладьей ни за какие коврижки!
– Попугай мне еще пассажиров, попугай!
– раздался ворчливый голос. К наемникам неторопливо приблизился механик, погрозил Мычке пальцем.
– И так спаслись, едва не чудом.
Взгляды невольно переместились на Маховика. Ковыряя в зубах рыбьей костью, Шестерня бросил со смешком:
– Видать, и впрямь управление сложное, иначе, вместо того, чтобы маневры совершать, с чего б ты прямиком в море попер.
Вспомнив пережитое, Себия передернула плечами, сказала с прохладцей:
– В тот момент, я решила, что мы разобьемся. Была ли нужда в подобном риске?
Зола покачал головой, сказал скрипуче:
– Соглашусь, на управление это было не очень похоже. Скорее, на свободное падение...
Дерн промолчал, с интересом наблюдая, как лицо Маховика багровеет, а ноздри начинают раздуваться, но прежде, чем механик успел высказаться, в разговор вклинился Обвес. Оглядев механика с головы до ног, он бросил ледяным тоном:
– Удивительно, что хоть кто-то остался в живых. Похоже, вместо того, чтобы совершенствовать навыки полета, кое-кто просиживал штаны в забегаловках города.
Воины поддержали его одобрительными возгласами.
На механика было больно смотреть, он то краснел, то бледнел, наконец, не выдержав, зло сплюнув под ноги, удалился, громко топая и недовольно ворча. Мычка проводил его сочувствующим взглядом. Бойцов гильдии можно было понять. Потерявшие друзей, оставшиеся в живых, лишь чудом в бою, где от них не зависело ровным счетом ничего, воины, волей - неволей винили механика.
Дерн произнес, не обращаясь ни к кому в отдельности:
– Будем надеяться, что вы не ошиблись. Иначе будет обидно, если в ближайшем будущем Маховик разобьет ладью о камни или утопит, не желая разочаровывать столь уверенных в собственной правоте пассажиров.
На него покосились с неудовольствием, но возражать не стали, ощутив в словах болотника скрытый подтекст. Через некоторое время, наверху появился Резьба, подслеповато щурясь и растирая занемевшие руки, он отрешенно бродил по палубе, разглядывая разрушения и сокрушенно качая головой. Рассудив, что несчастное выражение на лице механика обусловлено чувством голода, Шестерня предложил ему шмат вяленого мяса, но тот, лишь покачал головой, чем вверг пещерника в состояние глубокой задумчивости.
Опасливо косясь на Резьбу, Шестерня отошел к борту, где, погруженный в раздумья, застыл Зола, сказал шепотом: