Найди и убей
Шрифт:
Ваня очнулся от того, что что-то теплое покинуло его бок, оставив мерзнуть, и перебралось на ноги, начав шебуршиться и устраиваться там поудобнее.
«Бимка, что со мной?»
Иван захотел поднять руку и не смог — силы оставили его. Очень болело в левой части груди. Было тяжело дышать — каждый вдох давался с болью.
«Бимка, что со мной?»
Пес прекратил крутиться на ногах и, перебравшись к голове, лизнул Ваню в нос.
«Бимка…»
Иван выключился.
«Это утро, наверное. Светло».
Проснувшись,
«Хм. И собакой».
На ногах привычной теплой тяжестью дрых Бим. За капроновой стенкой звякала посуда и бубнили голоса.
— Сейчас на охоту пойдешь?
«Это Маша».
— Нет. Давай-ка Ваньку истопи лучше. Это полезнее будет.
«Володя».
— Как он?
«Володя».
— Уже лучше. Синева с лица почти исчезла. Что это было? Инфаркт?
«Алечка».
— Да ну! Смеешься? Какой инфаркт? Переутомился человек, перегрелся. Сама говоришь — цвет лица нормальный. Пусть спит. Отдыхает. Ну, как? Ты все еще не передумала детей делать?
«Володя. О чем это он? Какие дети?»
Алина хихикнула.
— Сейчас, пойду его проверю.
«Что это?»
Прохладные губы коснулись его лба.
— Спи, милый, отдыхай.
«Я не сплю! Я здесь!»
Жутким усилием Иван приоткрыл веки, но Алины уже не было. Остался лишь ее запах.
— Машка, иди баню топи! Кому сказано!
«Романов».
Звонко рассмеялась Алина, глухо хохотнул Романов. Через минуту раздался первый сладкий стон. «Я. НЕ. BE. РЮ».
ГЛАВА 8,
в которой Иван улыбается, молчит
и усиленно поправляется
Все врут.
Всю первую неделю Иван лежал пластом. Силы понемногу восстанавливались, но в душе была пустота. Чтобы избежать ненужного общения с Алиной, он удачно притворялся вечно спящим. Да так, что к концу недели Маляренко и сам не был уверен, что глаза сумеют открыться. «Проснувшись» на восьмые сутки, Ваня, «слабо», но «искренне» улыбаясь, поприветствовал супругу, позволил пожать свою ладонь Володе и чмокнуть себя в щеку Маше. Алина прыгала от счастья, осторожно тиская мужа и зацеловывая его лицо. Иван поел с ложечки мясного бульончика и «устало» откинулся на подушку.
— Я отдохну, любимая. Ты иди. Мне Бимка компанию составит.
Пес согласно заурчал и, прекратив принюхиваться к супу, привычно устроился в ногах. Алина еще раз чмокнула мужа в нос и убежала.
«А глаза такие счастливые-счастливые…»
Эмоций не было никаких. Только холод и пустота внутри. Ваня «перегорел», что-то сломалось в его душе.
Какая-то важная деталь вышла из строя, превратив искреннего и открытого человека в лицедея.
«А чего ты ожидал?»
Иван
«Почему? Не понимаю».
Бим поднял голову и долгим, все понимающим взглядом посмотрел на хозяина.
«Первое — поправиться и набраться сил. Второе…»
Что будет идти вторым пунктом его программы, Иван так и не придумал.
«Ладно. Война план покажет!» — решил Ваня и, осторожно повернувшись на правый бок, по-настоящему заснул.
К концу второй недели после удара (Иван про себя называл то, что с ним произошло, ударом, потому что медиков среди них не было, и никто и понятия не имел, что же случилось на самом деле) Маляренко, опираясь на руку Володи и плечо Алины, выполз на свет божий и даже доковылял до Ваньки, где женщина заботливо вымыла его теплой водой, как следует потерев мочалкой. Дальнейшее восстановление пошло ударными темпами. Через три дня Иван уже мог самостоятельно ковылять по лагерю, опираясь на клюку, сделанную Романовым. Поскольку лето было в самом разгаре, и жара стояла несусветная, Ваня придумал перейти на ночной образ жизни, мотивировав это тем, что жару, «в его состоянии», он переносит крайне плохо. Став добровольным ночным дежурным, Маляренко разом убил нескольких зайцев.
Во-первых, ночью было действительно намного легче дышать, и чувствовал он себя заметно лучше. Во-вторых, сильно сокращалось общение с Алиной и другими жильцами лагеря. Видеть щебечущую и порхающую вокруг него жену было, мягко говоря, неприятно. А в-третьих… можно просто посидеть и подумать, глядя на языки пламени. И побыть наедине с самим собой и своими мыслями.
«Поздравляю вас, Иван Андреевич, — внутренний голос был полон сарказма. — Вот вы и рогаты! Тьфу! Ни хера не понимаю я в этой бабе. Не почудилось же мне это? Или почудилось? Блин. Не знаю».
Алина снова вела себя абсолютно естественно, заботясь о муже и всячески показывая ему свою любовь. Иван порой впадал в ступор. ТАК бутафорить было нельзя — любой наблюдатель мог бы поклясться всеми святыми, что эта женщина безумно любит этого мужчину! Это было невозможно. Мозги плавились и «зависали». Алина списывала это на рецидивы болезни, на глазах ее немедленно наворачивались слезы, и она начинала заботиться об Иване в два раза активнее. Что, конечно, приводило его к еще большему ступору и к очередной женской истерике. Иван, глядя на свою «благоверную», охреневал, не понимая, как себя вести с ней дальше.
Через месяц после начала болезни Маляренко почувствовал себя совсем хорошо. Грудь не болела, да и голова перестала кружиться. Исчезла и одышка. Единственное, что пока смущало Ваню, — это быстрая усталость, но, тут мужчина усмехнулся, слава богу, пока есть кому о нем позаботиться, и силы точно вернутся. А там…
К столу, на ужин, подошел Володя, и Иван привычно натянул на лицо приветливую улыбку.
— Как охота, босс?
Романов погрозил ему пальцем, не иронизируй, мол.